Парижский антиквар. Сделаем это по-голландски
Шрифт:
— Можешь считать, что я уже выбрался из-под того вороха информации, которым ты меня только что завалил. Продолжай.
— Еще они вывозят камни из России. Алмазы. Последнее время было решено гранить камни в Таиланде и продавать уже в изделиях, в том числе и в России. Часть камней гранят под старину и сбывают как антиквариат.
— Для этого вам и понадобился Лоран с его связями в Европе и Москве?
Бортновский кивает. Он сказал правду и теперь постарается разбавить ее ложью. Поэтому его надо поторопить, не давая времени на размышления.
— На кого ты работаешь? Отвечай
Шумно выдохнув, Бортновский медленно говорит:
— Его зовут Трезиньш. Но это ненастоящая фамилия. Настоящая — Гутманис.
Старый араб, громыхнув железом, поправил жаровню. Ветер дохнул на угли, они засветились малиновым сквозь серый пепел. Дым от жаровни стал прозрачным и, стелясь, потянул по бульвару. Сладковатый запах печеных каштанов остановил парня лет шестнадцати в клетчатой рубашке, легкой куртке и джинсах. Он свернул к жаровне, протянул арабу несколько монет. Тот быстро свернул кулек из старой газеты, насыпал в него рукой пригоршню каштанов и склонился над жаровней, подсыпая углей. Парень пошел дальше, нетерпеливо очищая каштаны от треснувшей скорлупы и откусывая суховатую мякоть. Каштаны сквозь газету грели ему руки.
Гутманис терпеливо прогуливался у входа в здание телевизионного канала. Он специально оставил машину на соседней улице, чтобы водитель не наблюдал шефа меряющим шагами тротуар. Еще глупее было бы ждать в машине. Конечно, водитель не посмел бы не только улыбнуться, но даже вида подать, что его забавляет эта ситуация. Но достаточно, что он увидел бы начальника в необычной для него роли.
Гутманис был почти уверен, что Вера намеренно заставляет его каждый раз ждать — пунктуальность была обязательным атрибутом ее профессии тележурналиста. Странно, но это его не раздражало и, тем более, не обижало. Наоборот, эти минуты ожидания позволяли ему снова почувствовать себя молодым, ждущим, неуверенным в счастливой встрече с той, которую так хотел видеть. Другой возможности для этого его положение, состояние и возраст не давали.
Он помнил, как в детстве его мать вполголоса осуждающе говорила об одном или другом знакомом: «И представляете, он ведь на десять лет старше ее. Каково?» И обязательно при этом с неуловимым удовлетворением осуждающе поджимала губы. Вполуха слушая эти разговоры, Йозас мимолетно соглашался с матерью. Десять лет — это вечность, это пропасть, разделяющая людей.
Вера была моложе его на семнадцать лет, и Гутманис не слишком часто вспоминал об этом. Он чувствовал в себе столько сил, что разница в возрасте казалась смешным недоразумением, но никак не препятствием.
Вера вышла из подъезда с небольшим свертком в руке. Идя ей навстречу, Гутманис еще издали начал улыбаться.
— Вера, хотите, я угадаю, что у вас в руках? Я рад, что у нас есть повод для встречи. Вы прекрасно выглядите.
Поцеловав Вере руку и взяв перетянутый лентой сверток, Гутманис развернул его. В руках у него оказался небольшой деревянный божок, сверкающий полированным круглым ЖИВОТОМ и бодрой улыбкой.
Вера со смехом покачала головой:
— Отец в своем репертуаре. В отличие от бизнеса, в медицине он бог. Эти штуки, зная его пристрастие, ему приносят благодарные пациенты. У меня таких — на небольшую африканскую деревню.
Повертев статуэтку в руках, Гутманис ответил:
— Симпатичный тип. Но очень несерьезный. А у меня к вам именно серьезный разговор. Ваш отец вмешивается в наши отношения даже из Африки.
Продолжая улыбаться, Вера перевела взгляд на пробегавшего мимо малыша лет четырех.
— Вы же знаете, как он вам благодарен за то, что вы для него сделали.
Гутманис не стал скрывать своего недовольства. Повертев божка в руках, он попытался засунуть его в карман пиджака. Божок не влез в карман, и Гутманис разозлился еще больше.
Два года назад он приобрел торговый антикварный дом, которым владел отец Веры — человек прелестный и удивительно интеллигентный, но абсолютно ничего не смыслящий в бизнесе. Купив у него практически разоренную компанию, Гутманис спас семью Веры от крупных неприятностей и при этом сам не прогадал. Благодаря серьезным финансовым вливаниям дом встал на ноги, а неукротимая энергия Бортновского превратила его в процветающее предприятие. Если бы только Бортновский поменьше воровал… Хелле уверяет, что по крайней мере пятнадцать процентов чистой прибыли наличными оседает у этого оборотистого управляющего в карманах, по это была уже другая тема.
Вера коварно использовала тему признательности за помощь семье каждый раз, когда по неуловимым признакам предчувствовала приближающееся объяснение Гутманиса. Этим она полностью его обезоруживала — после ее слов благодарности его предложение руки и сердца отдавало бы если не насилием, то принуждением уж точно.
Довольно холодно Гутманис ответил:
— Вы знаете, я не люблю, когда вы вспоминаете об этом. Вера не стала делать вид, что не понимает его:
— Было бы невежливым не помнить. Йозас, у меня двадцать минут до эфира.
— Ну, хорошо, я хочу увидеть вас завтра. Заеду за вами в шесть. И не говорите ничего об эфире — я знаю расписание ваших передач.
Значит, воскресший Гутманис — не престо старый знакомый Бортновского, а его шеф. Хороший поворот. Если я правильно помню народные приметы, встретиться с похоронной процессией — к удаче. К слову сказать, эта странная, чтобы не сказать больше, примета всегда вызывала у меня массу сомнений. Но в данном случае вопрос совсем в другом: кто мне скажет, что по этой народной логике сулит встреча с ожившим покойником?
Оставим фольклор, надо трясти Бортновского, пока он не пришел в себя.
— Гутманис что, инсценировал свою гибель в Москве, чтобы скрыться в Европе?
— Да. Ты его мог видеть — он бывает у Завадской, ухаживает за ее внучкой. Верой. Антикварная фирма, в которой я директором, принадлежала отцу Веры. Гутманис ее выкупил.
— О моем появлении у Завадской и в магазине Лорана Гутманису сообщил ты?
— Не ему, а его заместителю. Его зовут Хелле.
— Он что, немец?
— Да. Занимается у Гутманиса вопросами безопасности. Страшный человек. Он, по-моему, дает деньги Андрею, моему референту, чтобы тот доносил на меня.