Парижский поцелуй

Картленд Барбара

— Да, моя девичья фамилия Ашбертон, — с удовольствием произнесла Шина. Прекрасная фамилия и все же так не любимая дядей Патриком.

— Когда-то я очень хорошо знал одних Ашбертонов, — заметил полковник Мансфильд. — Главу семьи, конечно, лорда Эйвена. Вы ему, случайно, не доводитесь родней?

— Насколько мне известно, нет, — ответила Шина. — Боюсь, я не имею к нему отношения, я сирота, мои отец и мать утонули, когда я была совсем маленькой.

— Печальная история, — почти искренне посочувствовал Люсьен Мансфильд. — Я еще хочу вас спросить, — продолжал он, — кто ваш самый близкий родственник?

— У меня… у меня есть дядя, — ответила Шина после небольшой паузы. — Вам необходимо знать его имя?

— Боюсь, что да, на всякий случай, вдруг вы упадете с лестницы. Или попадете под машину, — настаивал полковник Мансфильд, его губы немного изогнулись.

— Ну, тогда действительно мне следует сообщить вам имя и адрес моего дяди. Правда, мы с ним очень редко виделись за прошедшие годы. — Шина почувствовала, как запылали ее щеки от этой лжи, но она следовала советам дяди Патрика.

— Не упоминай моего имени в Париже, — предупредил он ее. — Помни: я ирландец, истинный ирландец, благодарение богу. Будем надеяться, что никто этого не заподозрит, когда ты приступишь к работе.

— Заподозрят что? — спросила Шина. — О, дядя Патрик, объясни же, что все это значит. Почему я все должна буду скрывать? Скажи мне, чего ты опасаешься и зачем мы должны устраивать весь этот спектакль, когда мне было бы намного лучше остаться с тобой. Ведь в глубине души ты не хочешь, чтобы я уезжала, — взывала к нему Шина, но тщетно. Патрик О’Донован никогда не отвечал на прямо поставленный вопрос.

— Конечно, моя дорогая, — уговаривал он, — мне будет все время тебя не хватать, но чему быть, того не миновать. Держи свой язычок за зубами и не раскрывай свои карты.

— У меня нет никаких карт, — беспомощно сказала ему тогда Шина.

И сейчас она почувствовала, что хочет сказать то же самое этому молодому человеку с серьезным лицом, задающему ей вопросы, на которые почти невозможно было ответить. Если бы она могла сказать ему правду. Если бы только она могла сказать: «Я не гувернантка и никогда не была ею на самом деле. Я оказалась здесь по ложной рекомендации, и теперь, когда я увидела Париж, вам стоит лучше отправить меня назад».

И все же, несмотря на эти несерьезные мысли, приходящие ей в голову. Шина ни в коем случае не хотела отступать. Она увидела Париж, но этого слишком мало. Этот город уже успел околдовать ее. Она хотела большего. И она проговорила слишком быстро, чтобы можно было успеть записать.

— Моего дядю зовут Патрик О’Донован; его адрес: Фулхэм-роуд, 339, Лондон.

— Но на этот адрес мы писали вам? — удивился полковник Мансфильд.

— Да, дядя там не проживает. Письмо было бы переправлено, — на ходу сориентировалась Шина, поняв свою ошибку.

— В настоящее время ваш дядя живет в Англии или в Ирландии?

— Не имею ни малейшего представления, я не видела его несколько лет. — Шина чувствовала, что румянец на ее щеках разгорелся еще ярче, и склонила голову над дыркой, которую штопала.

Полковник Мансфильд что-то записал и затем спросил:

— Когда умер ваш муж?

— Два года назад или три, — ответила Шина, отчаянно пытаясь вспомнить, что говорил ей дядя Патрик по этому поводу.

— Простите, что беспокою вас этими вопросами, — продолжал полковник. — Но уверяю вас, они необходимы. Вы не будете возражать, если я спрошу вас, отчего он умер?

— Он… он погиб в автомобильной катастрофе.

— И чем он занимался?

Шина готова была закричать, так как вопросы следовали один за другим. Почему она не подумала об этом раньше? Почему дядя Патрик не предупредил ее, что потребуются такие подробности? Чем занимался ее муж? Что она могла на это ответить? Вопрос казался нелепым, но затем она поняла, на чем ее хотят поймать. Если у него была приличная должность, то его вдова должна получать пенсию. А если он жил на собственный капитал, то ей достались бы по наследству его деньги.

— У него не было работы, когда он погиб, — тихо сказала она. — Он как раз… искал ее.

— Ясно. А дети?

— У нас не было детей.

Резкость ее ответа явно удивила полковника Мансфильда. Шина наклонила голову еще ниже. Руки ее дрожали. К ее великому облегчению, он закрыл паспорт и положил его в карман вместе со своими записями:

— Думаю, это все, мадам Лоусон. Не сочтите за дерзость, но мне очень жаль, что вы вынуждены сами зарабатывать себе на жизнь.

Допрос закончился, и Шина могла говорить свободно.

— Но почему? Ведь многие девушки так живут?

— Да, наверное, многие, — согласился Люсьен Мансфильд. — Но для замужней женщины это трудно. Когда вы выходили замуж, вы, должно быть, думали о своем доме и, возможно, о собственных детях, а не о том, чтобы тратить свою жизнь, присматривая за чужими.

— Ну, в общем… да, конечно.

— Могу вас порадовать, — улыбнулся Люсьен Мансфильд, — мадам Пелейо сказала мне вчера вечером, что дети привязались к вам и вы, кажется, прижились здесь.

— Они — чудные дети, — ответила Шина. — И вопреки вашему мнению, совсем не избалованные.

— Всегда нужно думать о худшем, чтобы получить лучшее, — заметил он. — Не в этом ли заключается великая мудрость?

Шина восприняла эту мысль серьезно.

— Нет, я так не думаю, — задумчиво сказала она. — Я не люблю думать о плохом и всегда верю в лучшее, пока удача не отворачивается от меня.

— У вас, наверное, было много разочарований?