Парижский шлейф
Шрифт:
– Вставай! – Всегда спокойный и осторожный, Стае разбушевался, как ураган. Он кричал, ругался, тряс ее за плечи.
– Чего ты хочешь? – Настя наконец перевела мутный взгляд с потолка на Стаса.
– Чтобы ты сбежала! – Он, задыхаясь, еще раз, по инерции, тряхнул ее за плечи и добавил тихо: – Быстрей!
Настя села, спустив ноги с кровати, и теперь уставилась в стену.
– Не могу.
– Что с тобой? Не можешь встать? – Стае покраснел, пот катился с него градом. – Ты что, отравилась? Лекарств каких-то раздобыла? Но как – я же все попрятал, ничего здесь нет!
– Я не тра-ви-лась, – по слогам сказала Настя. – Но если уйду, твой хозяин убьет Николая. А я не имею
И она снова легла, отвернувшись от Стаса и уткнувшись лицом в подушку.
– Настя, – голос Стаса дрожал и срывался, он опустился на колени перед кроватью, – ты не сможешь…
– Что не смогу? – глухо спросила она.
– Не сможешь распорядиться его жизнью. Он уже сам… Повисла такая тишина, что Стасу показалось, будто воздух колет уши своим безмолвием. Настя повернула к нему лицо.
– Что ты сказал? – Ее взгляд перестал быть стеклом. В нем появилось осознанное выражение – ожидание новой боли.
– Он, – Стае закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица, – он покончил с собой. Выстрелом в висок. Из револьвера. У себя в квартире. Давно. Уже два месяца как.
Стае частил и проглатывал половину слов, но Настя поняла. Она неожиданно задрожала всем телом, словно ее казнили на электрическом стуле. Кровать содрогалась под этими конвульсиями. А вместе с ней – голова Стаса, которую он, обессилев, опустил на матрас. Из ее глаз на простыни катились редкие, но невероятно жгучие слезы.
– Зачем? – повторяла она непослушными губами. – Если все равно так. Зачем?
Стае больше не мог этого выносить. Он вскочил, покидал первые попавшиеся вещи из шкафа на кровать и начал одевать Настю, как большую непослушную куклу. Руки у нее не сгибались. Голова никак не попадала в горловину свитера. Ноги стали деревянными. Стае промок от пота насквозь и вышел из себя. Но продолжал. До тех пор, пока она не оказалась полностью одетой. Потом вытащил ее на улицу и усадил на скамейку в беседке. Сам сбегал за бумажником. По пути схватил на кухне пакет и запихал туда что под руку попалось: хлеб, печенье, пакет молока. Машины в доме в отсутствие хозяина не полагалось. Продукты раз в два дня привозил муж кухарки на своей древней «копейке». И тут же уезжал.
Стае схватил Настю за руку и вывел через калитку. До ближайшей железнодорожной станции нужно было идти километров семь через лес. Ничего, за пару часов точно дойдут – электричка как раз в семь тридцать. На трассу было лучше не соваться: конечно, немало найдется тех, кто едет в Москву, но Настеньку страшно отправлять с чужими людьми одну. А сам он уехать не мог: нужно будет как можно быстрее вернуться в дом и инсценировать побег. Пока работница не пришла.
По едва заметным тропкам, усыпанным хвоей и поросшим местами бледной лесной травой, они шли на станцию. Настя молча следовала за Стасом. Ноги ее утопали в засохшей хвое. Девушка часто спотыкалась о корни деревьев и падала. Стае поднимал ее, и они продолжали свой безмолвный путь. Настя успела разбить себе коленку о невесть откуда взявшиеся на тропинке осколки красного кирпича. Стае заботливо прилепил к ране смоченный слюной подорожник, а Настя на свое колено даже не посмотрела. Наконец они вышли из леса и уперлись носом в высокую бетонную платформу. Забрались по железной шаткой лестнице наверх, Настя отыскала глазами полуразвалившуюся лавочку и присела. Стае тем временем направился к центру платформы, где красовался облупленный, изъеденный солнцем и дождями билетный киоск. Он был закрыт. Стае внимательно изучил расписание, хотя и так знал его наизусть.
Электричка должна была прийти через двадцать минут. Стае про себя выругал ленивую билетершу, которая всегда уходила домой в перерывах между нечастыми поездами, – кому тут билеты покупать? – и понадеялся, что та вернется хотя бы за десять минут до электрички. Ну а нет, так нет. Значит, ехать придется «зайцем». Стае подошел к скамейке и сел рядом с Настей. Она тяжело дышала, прикрыв глаза. Он не осмелился ее тревожить и, отодвинувшись, так, чтобы дым не шел в ее сторону, молча закурил.
Когда до фильтра дотлела вторая подряд сигарета, Стае услышал невнятное бормотание и обернулся на звук. Настя испуганно вздрогнула, открыла глаза. По платформе, вдоль самого края, бродил отвратительного вида пьянчуга в сером засаленном рубище. Он заметно покачивался из стороны в сторону, ежеминутно рискуя свалиться на рельсы. Заметив Настю со Стасом, заулыбался беззубым ртом и направился к ним.
– Ребята, – язык его заплетался так, что слова едва можно было разобрать, – помогите чем можете!
Стае кинул на мужика быстрый взгляд и тут же отвернулся. А Настя с болезненным любопытством всматривалась в потерявшее человеческий облик существо. Правая часть его лица была изуродована длинной глубокой раной – то ли ножом в пьяной драке отметили, то ли кнутом полоснули. Видно было, что рана заживает сама по себе, как придется, безо всяких там швов и мазей – края были неровными и пузырились от гноя. Настя смотрела на урода и никак не могла заставить себя последовать примеру Стаса. Так ужасало и завораживало одновременно обезображенное лицо. А пьяный успел подобраться к скамейке почти вплотную, в ответ не отводя от девушки мутного, по-животному жадного взгляда.
– А-а-а! Смотришь! – неожиданно зло прошипел он. – Это вам, городским, не вопрос. А у нас нету врачей! – Мужик встрепенулся, словно вспомнил что-то, и смиренно произнес: – Денег дай!
Настя молча отодвинулась от него, он сделал к ней шаг. Стае брезгливо дернул плечом и полез за бумажником. Вытащил пятисотку и, не глядя, протянул деньги мужику.
– Бери и вали отсюда! Мази купи, обработать рану. И антибиотик.
Мужик подлетел к Стасу, чуть не падая на колени, схватил купюру, попятился. Воровато взглянул на добытые деньги и попятился вдвое быстрей. Видно было, что такого богатства он в руках давно уже не держал. В помутненном сознании из ниоткуда возникали цифры, цифры перетекали в литры, а литры – в часы и дни благословенного забытья.
– Не мешаю! – пятясь, бормотал он. – Ухожу!
– Придурок! – разозлился Стае. – Нормальным парнем ведь был.
– Ты что, его знаешь?! – Настя мелко дрожала. Обезображенное лицо все еще стояло перед глазами.
– В школе вместе учились. У нас в деревне школа была одна, а сейчас и ее закрыли, – нехотя бросил Стае. – Я, когда окончил ее, уехал в Москву, в училище поступил. А этот тут остался – женился, видите ли. Ни работы, ни денег, – он тяжело вздохнул. – Теперь вон что – сама видела. А ему всего-то тридцать лет. Впрочем, как и мне.
Стае замолчал.
– Но ты-то в порядке… – слова Насти прозвучали глухо.
– Ну-ну, – Стае натужно рассмеялся, – еще неизвестно, кто из нас больший урод: он – физический или я – моральный?
– Не надо, – Настя сжалась в комок и обхватила себя руками – ей почему-то стало холодно. – А что было потом?
– Со мной? – Стае достал еще сигарету и снова закурил. – Отучился. Устроился на работу. В дома, которые наша фирма в Подмосковье строила, электричество проводил. А потом в одном из них случился взрыв. Ежу понятно, что строители ни при чем, но на директора завели уголовное дело. Компанию обанкротили, рабочих разогнали. Видимо, кому-то мы в то время начали мешать.