Парк-авеню, 79
Шрифт:
6
В подъезде было темно, пахло кошками. Сверху доносился надсадный детский плач. Мария торопливо застучала каблучками по ступенькам, и чем ближе подходила к своей квартире, тем громче становился крик. Плакал ее маленький братишка. Из-под двери на грязную лестничную площадку выбивалась тусклая полоска электрического света.
Минуту-другую Мария нерешительно топталась у двери, потом шагнула через порог и, жмурясь, остановилась у входа. Крик младенца резал уши.
В глубине коридора скрипнули под тяжелыми шагами половицы –
– Почему Питер плачет?
Вместо ответа отчим прорычал:
– Где ты шлялась?
– Ездила купаться в Кони-Айленд.
Он выразительно посмотрел на часы:
– До половины одиннадцатого ночи?
Мария пожала плечами:
– Оттуда долго добираться.
Она попыталась проскользнуть в спальню, но отчим схватил ее за руку и резко повернул к себе:
– А предупредить мать ты, конечно, не догадалась? Ей вредно волноваться. Она и так себя неважно чувствует.
Мария смерила его холодным взглядом:
– Не тебе говорить о ее здоровье. Если бы ты пошел работать, мать чувствовала бы себя намного лучше, по крайней мере, не вкалывала бы из последних сил.
Одутловатое лицо отчима побагровело от гнева. Он замахнулся, однако тут же опустил руку и злобно выругался по-польски:
– У-у, курва проклятая!
Мария презрительно ухмыльнулась:
– Ну, ударь! Ударь. Что же ты? Струсил, алкаш? Попробуй тронуть меня хоть одним пальцем, и мать вышвырнет тебя, как тряпку.
Он обескураженно пробормотал:
– Если бы я не был другом твоего отца, давно бы плюнул на тебя: делай что хочешь.
– Не смей трогать отца! Он заботился о семье, а не валялся с утра до ночи, задрав ноги, и не тратил последние деньги на пиво.
Похоже, Мария попала в больное место – теперь оправдывался отчим:
– Когда мы поженились, твоя мать взяла с меня обещание никогда не работать на высоте. Она сказала, что не хочет потерять и второго мужа.
Несколько мгновений Мария в упор смотрела в его лицо прямым беспощадным взглядом, потом жестко проговорила:
– Ты видел, как падал отец. Скажи честно, дома тебя держит не какое-то там обещание, а страх. Обыкновенный страх.
Он отвел глаза и мрачно буркнул:
– Питер плачет... Пойди посмотри, что ему нужно.
Отчим проводил девушку тяжелым взглядом, быстро достал из холодильника запотевшую банку пива, открыл и двумя жадными глотками опорожнил ее. Золотистая жидкость выплеснулась на небритые щеки, потекла с подбородка на майку. Пустая жестянка полетела в пакет для мусора. Захмелевший мужчина опустился на стул, тупо уставился в какую-то точку перед собой.
Сука она, эта девчонка. Сука, и только. Никакого сладу с ней нет. Как бешеная. И все от того, что он женился на ее матери.
Ребенок больше не кричал, дом затих. В отяжелевшей голове шевелились воспоминания. Когда все это началось? Года три назад? Да, через месяц после того, как отец Марии сорвался с лесов. С двадцать третьего этажа. Не глядя себе под ноги. Генри спокойно шагнул туда, где должны лежать перекрытия... А их не было. На короткий миг он застыл, попытался ухватиться за друга, отчаянно вскрикнул: «Питер!», но тут же камнем понесся к земле. Питер глянул вниз: сверкая на ярком солнце, развевались золотые волосы Генри, а сам он все кувыркался, кувыркался в воздухе... Следом за ним плавно снижалась слетевшая с его головы шапка.
Пиво подступило к горлу. Опять эта проклятая тошнота! Питер задержал дыхание, громко рыгнул и проглотил слюну. Фу, отлегло.
Глядя на Марию, он всякий раз видел перед собой весельчака Генри. Те же золотые волосы, высокие скулы, тот же красивый твердый рот. Даже походка напоминала отцовскую: уверенная и легкая, как у кошки.
Да, а ровно через месяц после похорон он пришел сюда свататься к Кэтти – вдове погибшего друга. По этому случаю Питер надел выходной костюм, в котором ходил на воскресные службы, и купил в соседней лавке коробку самых свежих, самых дорогих шоколадных конфет. Он поднялся по лестнице на второй этаж и, робея, постучал в дверь. Негромкий голос Кэтти спросил:
– Кто там?
Питер откашлялся:
– Это я...
За дверью прошелестели быстрые легкие шаги. Щелкнул замок – перед ним стояла золотоволосая девчонка. Широко открытыми глазами она оглядела праздничный костюм гостя и удивленно протянула:
– Добрый день, дядя Питер.
Он натужно улыбнулся, обежал взглядом коридор и кухню, но Кэтти нигде не было видно. На кухонном столе валялись иголки, нитки, какие-то белые лоскута.
– Привет, Мария. А где мама?
– Одевается.
Девочка посторонилась.
– Да вы входите, дядя Питер.
Он неуклюже перешагнул через порог и протянул подарок.
– Вот. Это конфеты.
Мария чинно приняла подарок и водрузила его на стол рядом с шитьем.
– Спасибо. Мама велела проводить вас в гостиную.
Питер взмок от смущения. Он стащил с головы шляпу и теперь крутил ее в руках, переминаясь с ноги на ногу.
– Не стоит беспокоиться... Мне и на кухне неплохо.
Девочка важно покачала головой:
– Но мама сказала, что я должна проводить вас в гостиную...
Не проронив больше ни слова и не оглянувшись на гостя, она исчезла в неосвещенном коридоре. Питер двинулся следом. Светлая фигурка, словно танцуя, легко скользила в темноте. Питер прибавил шагу, однако тут же споткнулся о какой-то выступ. Мария остановилась, и он почувствовал ее руку на своем плече.
– Держитесь за меня, дядя Питер. А то еще упадете... Я этот коридор знаю наизусть. Могу по нему пройти с закрытыми глазами. Правда, могу.
Питер сжал в потном кулаке маленькую теплую ладонь и, неуверенно ступая, словно слепой, пошел за девочкой. Через несколько шагов Мария остановилась.