Парк Горького
Шрифт:
— Так, значит, вы согласны принять мою помощь? Сегодня среда, в пятницу я вымениваю вас с Ириной на соболей. Вы согласны?
— Да, — сказал Аркадий. Выбора у него не было. Спасти Ирину мог только Осборн. Но как только она окажется в безопасности, они уйдут. И он убьет Осборна, если тот попытается их задержать.
— Тогда я пью за вас, — говорил Осборн. — В Ленинграде мне понадобился год, чтобы понять, на что способен человек ради того, чтобы выжить. Вы здесь только два дня. но вы уже стали другим. Через несколько дней будете американцем. — Он залпом выпил свою водку. — Как я предвкушаю
Оставшись один, Аркадий заставил себя взглянуть в лицо правде. Ирина — шлюха. И ведь хуже всего — он это знал, все время знал. И тем больше любил ее. Ну что ж, он и сам — шлюха. Сначала вел следствие так. чтобы сбыть его Приблуде, потом нарушил свой служебный долг, чтобы спасти Ирину, и вот теперь не плюнул Осборну в лицо. Но он все равно ее любит. Она торговала собой, чтобы попасть в Америку, и он будет торговать собой, чтобы помочь ей остаться здесь. Удачно их поселили в "Барселоне", облюбованной проститутками!
Занятый этими мыслями, Аркадий уходит из квартиры и садится в ожидавший его лимузин. Они едут по Бродвею мимо кинотеатров, специализирующихся на порнографических фильмах. "Половые акты в присутствии публики!” — гласила реклама. Ему вдруг вспоминается убогая одежда Ирины, когда они познакомились. Значит, она голодала, но ничего от Осборна не брала, соглашаясь принять лишь один подарок — Америку. А что мог подарить ей он? Платок с узором из пасхальных яиц!
Он очнулся от своих мыслей, когда лимузин остановился у тротуара. Обе задние дверцы распахнулись — двое молодых негров навели на Аркадия пистолеты. В левой оба держали бляхи сотрудников уголовной полиции. Стекло, отделяющее переднее сиденье, опустилось. За рулем Аркадий увидел Кервилла.
— А где шофер? — недовольно спросил он.
— Его стукнул по голове нехороший человек и украл машину, — усмехнулся Кервилл. — Добро пожаловать в Нью-Йорк.
Он ведет Аркадия в бар. Билли и Родни, его подчиненные, садятся за столик в стороне. Аркадий все еще думает об Осборне и Ирине.
— Осборн может прямо заявить: "Да, я убил их в парке Горького второго февраля и рад, что это сделал!" Выдача ему не угрожает. Даже заурядный адвокат способен затянуть дело лет на пять. На то, чтобы выслать из страны нацистского преступника, уходит двадцать лет. А соболи знай себе размножаются, и через пятнадцать лет тю-тю советская на них монополия. Так что про выдачу забудь. Два других варианта: либо Осборна пришить, а соболей выкрасть, либо пойти на сделку с ним. Но Осборна охраняет ФБР, а где соболи, русские не знают. Осборн… настоящий американский герой! Но я тебе, Ренько, помогу.
— Без соболей?
— А ты брось эту бабу.
— Нет.
— Я так и думал.
— А почему ты не любишь ФБР?
— Да по многим причинам, — с кривой усмешкой ответил Кервилл. — По профессиональным: ФБР следствия не ведет, а платит осведомителям. Хоть шпионаж, хоть борьба за гражданские права, хоть мафия, они только на осведомителях и выезжают. А американцы доносов не любят, и в осведомители идут либо психи, либо
— Не каждый осведомитель — выродок, — буркнул Аркадий, вспомнив Мишу.
— И чуть он станет осведомителем, честному полицейскому к нему уже не подступиться. Отправят на новое место, дадут другую фамилию. А он опять кого-нибудь пристукнет, а его снова прикроют.
— Осборн сказал, что он осведомитель ФБР, — заметил Аркадий.
— Да знаю я! Вот был у них праздник, когда он к ним явился. И Кремль посещал, и Белый дом, и в высшем обществе вращается, и денег за доносы не берет. Мечта, а не осведомитель!
— А почему он в ЦРУ не пошел?
— Потому что не дурак. У ЦРУ тысячи источников всякой информации, а ФБР пришлось прикрыть свою московскую контору. У них только Осборн и имеется.
— Так он только сплетни может сообщать.
— Им другого и не требуется. А теперь вот он заставляет их платить по векселям. Фамилию менять не собирается и никуда переезжать не хочет.
Кервилл посылает Билли позвонить в участок навести справки о Крысе. Билли возвращается и говорит, что Крыса задержан за буйство в пьяном виде.
— Погоди-ка, — сказал Аркадий, вглядываясь в Билли и Родни, — это не они красят комнату напротив моего номера?
— Я же вас предупреждал, что он дока! — сказал Кервилл.
Кервилл и Аркадий идут пешком по нью-йоркским улицам. Кервилл показывает ему дом своих родителей, где он теперь живет совсем один.
— Но даже если Осборн у них важный осведомитель, не понимаю, почему они разрешили ему со мной встретиться, — задумчиво сказал Аркадий. — Ведь он как-никак преступник, а они — орган правосудия.
— По правилам действуют в других городах, в Нью-Йорке никаких правил нет. Мы только и можем за всеми прибирать, вроде горничной. Бюро затеяло какую-то странную игру, — продолжал Кервилл после недолгого молчания. — Зачем им было засовывать тебя в "Барселону", когда у них имеются номера в "Уолдорф-Астории"? Конечно, тут есть и своя хорошая сторона; там бы черта с два Билли и Родни могли следить за тем, что с тобой происходит. Но и подозрительно. Словно Уэсли не хочет, чтобы ты официально значился в делах бюро.
Они приезжают в здание суда, и Кервилл забирает из камеры предварительного заключения Крысу — нищего пьяницу, сажает в свою машину и сообщает Аркадию, что они отвезут его на дальнюю окраину Нью-Йорка, где он соорудил себе жилище. По дороге Аркадий начинает расспрашивать Кервилла о Джимми.
— Что за человек был твой брат?
— Сама доброта, — наконец ответил Кервилл. — Девственник. С такими родителями ему нелегко пришлось, а после их смерти — еще труднее. Для попов сущий клад. Каждый вечер я насильно пичкал его Марком Твеном и Вольтером, но с тем же успехом можно было бы проповедовать перед глухим. И это из-за меня он уехал в Россию.