Парк Горького

Смит Мартин Круз Круз

– Венера, – показал Аркадий на яркую звезду у горизонта. – Вы из деревни, майор, должны знать звезды.

– Сейчас не время глядеть на звезды.

– А там Плеяды, – показал Аркадий. – Вот Цефей, над ним Рыбы, а вот Водолей. Чудесная ночь. Если не считать пожара, это первая ночь с тех пор, как я здесь, когда я не в доме, а вот там хвост Тельца.

– Вам бы надо было стать астрономом.

– Возможно.

Некоторое время они шли молча. Только звуки шагов, хруст обгоревшей земли да шелест травы. Появился дом, ярко озаренный желтыми огнями. Аркадий различал бегущих от

дома людей с карманными фонарями и винтовками. Он отступил в тень, чтобы лучше видеть ночь.

– Мы все сходим с орбиты, майор. Все вместе. Кто-то притягивает меня, я притягиваю вас, кого притягиваете вы?

– Я должен знать одну вещь, – сказал Приблуда. – Если бы мы знали друг друга год назад, вы бы все равно не давали мне жизни?

– За двоих убитых на Клязьме?

– Да, – Приблуда серьезно посмотрел на Аркадия.

Аркадий слышал крики, хотя трудно было разобрать слова. Собственное затянувшееся молчание смущало его, а для Приблуды было просто невыносимым.

– Может быть, – ответил Приблуда на собственный вопрос, – если бы мы тогда были друзьями, я бы так не сделал.

Аркадий повернулся в сторону приближавшихся шагов, и ему в лицо ударил свет фонаря.

– Всякое бывает, – сказал он.

Один из охранников ударом приклада привычно сбил Аркадия с ног.

– У вас новые посетители, – сообщил другой Приблуде. – Обстановка меняется.

3

В октябре Аркадия самолетом доставили в Ленинград и привезли в здание, похожее на огромный музей. Это был Дворец пушнины. Его провели в обрамленный белыми колоннами амфитеатр, уставленный рядами столов и стульев. На сцене на возвышении ждали пять офицеров КГБ в форме – генерал и четыре полковника. Во Дворце стоял запах несвежего мяса.

Генерал принял иронический тон.

– Говорят, что здесь пахнет любовью, – он вздохнул. – А я бы предпочел поговорить о национальных интересах. Дело в том, Аркадий Васильевич, что каждый год сюда съезжаются коммерсанты со всех стран мира и, сидя за этими столами, тратят семьдесят миллионов долларов на советскую пушнину. Советский Союз – главный экспортер пушнины. И всегда им был. И дело здесь не в норках, они хуже американских, и не в рысях, их слишком мало, и не в каракуле, это в конечном счете всего лишь овчина. Дело в советском соболе. Соболь идет дороже золота, если брать грамм за грамм. Как, по-вашему, советское правительство должно отнестись к утрате монополии на соболя?

– У Осборна всего шесть соболей, – заметил Аркадий.

– Я поражен, и уже давно, как мало вы знаете! Как могло получиться, что так много людей – прокурор Москвы, немец Унманн, сотрудники госбезопасности и милиции – благодаря вам поплатились жизнью, а вы так мало знаете, – генерал задумчиво подергал ресницу. – Шесть соболей? С помощью помощника заместителя министра торговли Менделя мы установили, что в сговоре с его покойным отцом, заместителем министра торговли, американец Осборн лет пять назад похитил еще семь соболей. Это были обыкновенные соболи из подмосковных зверосовхозов. Мендели надеялись что Осборну не удастся развести зверьков высокой породы. Младший Мендель

никогда не осмелился бы помочь американцу завладеть баргузинскими соболями. Он говорил об этом сам, и я ему верю.

– Где он сейчас?

– Он покончил с собой. Слабый был человек. Однако дело в том, что Осборн заполучил семь обыкновенных соболей целых пять лет назад. По нашим самым скромным оценкам, средний приплод составляет пятьдесят процентов в год, так что у него сейчас имеется примерно полсотни соболей. Его сговор с сибиряком Костей Бородиным дал ему еще шесть. Шесть самцов баргузинского соболя. Если придерживаться тех же оценок, через пять лет у Осборна будет минимум двести высокопородных соболей, а через десять лет – более двух тысяч. К тому времени, боюсь, нам придется забыть о нашей исторической монополии на соболя. Гражданин Ренко, почему, по-вашему, вы все еще живы?

– А Ирина Асанова жива? – спросил Аркадий.

– Да.

Аркадий начал кое-что понимать. Он не вернется в загородный дом и его не убьют.

– В таком случае мы к вашим услугам, – сказал он.

– Хорошо. Вы нам нужны.

– Где она?

– Вам нравится путешествовать? – мягко, словно боясь причинить боль, спросил генерал. – Хотелось ли вам когда-нибудь побывать в Америке?

Нью-Йорк

1

Первым впечатлением от Америки были ходовые огни танкера и сигнальные огни на клотиках рыболовных траулеров.

Уэсли, рослый лысеющий молодой человек, с гладкими, как булыжник, чертами лица, с которого не сходило ни к чему не обязывающее выражение любезности. На нем был синий костюм-тройка. Рот, щеки и подмышки Уэсли испускали лимонно-мятный аромат. В течение всего полета он, скрестив ноги, курил трубку и, бормоча под нос, отвечал на вопросы Аркадия. В нем было что-то от неуклюжего теленка-сосунка.

Они занимали в самолете целый отсек. Большинство остальных пассажиров составляли «заслуженные артисты», гастролирующие музыканты, шумно обсуждавшие часы и парфюмерию, которые они успели купить во время стоянки в аэропорту Орли. Аркадия там не выпустили.

– Вы понимаете, что означает слово «ответственность»? – спросил по-английски Уэсли.

Пассажиры сгрудились на одну сторону – самолет подлетал к суше: темные массивы полей рассекались тускло светящимися полосами.

– Это означает, что вы будете мне помогать? – спросил Аркадий.

– Это означает, что данную операцию проводит ФБР. Это означает, – серьезно добавил Уэсли, будто продавал что-то Аркадию, – что мы за вас отвечаем.

– Перед кем?

Всех пассажиров охватило детское возбуждение, когда самолет пролетел над первым американским населенным пунктом. Казалось, что он сплошь состоял из автомашин. Машины забили улицы и прижимались к домам, которые на вид были слишком велики для людей.

– Я рад, что вы задали этот вопрос. – Уэсли выбил трубку о пепельницу в подлокотнике. – Высылка – дело сложное, особенно в отношениях между Соединенными Штатами и Советским Союзом. Нам и без того хватает осложнений. Вы понимаете, что такое «осложнение»?