Парк Пермского периода
Шрифт:
В дверях Кабан остановился.
— Знаешь, чем «харлей» лучше девушки? — спросил он у меня.
— Отстань, — отмахнулся я. — Задолбал.
— Нет, все-таки, знаешь?
— Отстань, говорю! Не знаю и знать не хочу.
— Даже самый отъявленный моралист не против, если у тебя больше одного «харлея».
Я остановился, как громом пораженный. Обернулся.
— Так ты…
Кабанчик прижал палец к губам и заговорщически подмигнул.
Вот такая история. Вроде все кончилось, а я вот все хожу и думаю: что, если следующим летом прихватить с собой Серегу и
И еще… Вы, случайно, не знаете, как устроен космический корабль?
12.05 — 29.06 2001
Пермь
ВОЛКА НОГИ
Ленка позвонила в ночь, когда я пнул ежа.
Верней, я пнул ежа в ту ночь, когда мне позвонила Ленка. То есть, конечно, не пнул, а так — отшвырнул ногой, чтоб не мешался. Что называется «поддел»… Впрочем, кто кого поддел — это еще вопрос. Еж к осени матереет, колючий становится, ужас, наступишь — мало не покажется.
Мне, во всяком случае, не показалось.
Так. Вижу, что придется пояснять. Начинаю сначала.
Я в тот раз заночевал у Сереги, бывает так: зашел с джин-тоником и засиделся. Было холодно, ближе к вечеру и вовсе хлынул дождь, Серега выделил мне раскладушку и матрас, и я решил остаться. А ночью, в половине третьего, вдруг затрезвонил телефон — настырно, звонко, резкими междугородними звонками. Кабанчик спал как мертвый, а телефон все звонил и звонил. Я ворочался с боку на бок, наконец не выдержал, поднялся, завернулся в простыню и поплелся отвечать.
Коридор в Серегиной квартире узкий, темный и ужасно захламленный, свет в нем включается где-то возле входной двери, луна в окошко тоже светит еле-еле, естественно, ни хрена не видно. Я лишь успел заметить, как под ногами у меня заметалось что-то маленькое, решил, что это кошка (у Сереги дома два котенка), и поддел его ногой, чтоб ненароком не наступить. А это оказался еж! То есть это я потом узнал, что это еж, а в тот момент просто ничего не понял. Шел я босой, поэтому завыл и рухнул как подкошенный, впотьмах уронил на себя прислоненную к стене кроватную сетку и некоторое время беспомощно барахтался под ней, а проклятая зверюга атаковала меня то слева, то справа, то откуда-то снизу, пока наконец не удрала на кухню.
Знатный еж. Противотанковый, не иначе.
Телефон продолжал звонить. Ругаясь шепотом, я наконец освободился, дохромал до телефона и сорвал трубку. Наверное, так индейцы сдирали скальпы с бледнолицых — одним движением и сразу; аппарат чуть на пол не упал.
— Да! — крикнул я, скребя исколотую ногу. — Алло!
— Сережка, ты? — отозвался женский голос.
— Нет, не я, — недружелюбно буркнул я. — Сергей спит. Позвать?
— Не надо, — нисколечко не смутились на том конце провода. — Это я, Ленка!
— Какая еще Ленка?
— Рогозина.
Звонили откуда-то издалека. Пауза между фразами была огромная — секунды полторы, можно было физически ощутить, как
Я так и сел, где стоял.
Ленка — историк и этнограф. По совместительству — немножко археолог. Живет на Чукотке, там же и родилась. Ужасно интересный человек. Я с ней познакомился, когда на северах работал; очень мы тогда сдружились. Переписывались, конечно, но звонить друг другу как-то не решались.
— Ленка? Сумасшедшая… Слушай, а это правда ты? Как ты меня… Впрочем, что я говорю, я ж сам тебе Серегин телефон дал… Ты откуда звонишь?
В трубке раздался смех.
— С Чукотки, откуда ж еще? Сколько у вас там сейчас?
— Чего «сколько»? — не понял я. — Градусов, что ли?
— Времени сколько?
— Ах времени! Полтретьего…
— Тогда понятно, отчего ты так тормозишь. Я приезжаю послезавтра. Встретите меня?
— Встретим… Погоди! Когда встречать? Ты каким рейсом летишь? Не клади трубку! Погоди! Алло!
Ленкин голос снова рассыпался смехом.
— Я поездом, — сообщила она. — «Кама», восьмой вагон. Я завтра экзамен в Москве сдаю, а после — сразу к вам. Так встретите?
— Конечно! Ждем!
— Вот и хорошо. Увидимся! И она повесила трубку.
Некоторое время я неподвижно сидел и слушал короткие гудки. Еж на кухне громко топал, рылся в кошачьей миске и пыхтел как паровоз. Я наконец совсем проснулся, ощупью двинулся обратно в комнату и растолкал Кабанчика.
— Ленка в Пермь приезжает, — сообщил я ему.
— Какая Ленка?
— Рогозина. Только что звонила.
— Которая с Чукотки, что ли? — осведомился Серега, зевая до хруста в челюстях.
— Она самая…
— Ну и дура, — проворчал он. — Чем звонить, лучше бы икры прислала баночку по почте за такие деньги… Чего тут смотреть-то осенью? Нет, чтобы летом…
И ты тоже дурак. Будить-то зачем? Это ты там грохотал в коридоре?
— Я. Я на ежа наступил. У тебя откуда еж?
— В парке вчера подобрал, — с этими словами Кабанчик повернулся на другой бок и тотчас захрапел. Я не придумал ничего лучшего, кроме как последовать его примеру: улегся и тоже попытался заснуть.
Трезвость — норма жизни. Это аксиома.
Истина в вине. Тоже, между прочим, аксиома. Первая вроде бы звучит благоразумнее, зато вторая проверена временем.
К моменту, когда Ленка надумала заехать в Пермь, мы с Серегой уже почти бросили пить. Вернее, если быть точным, я бросил, а Кабанчик — нет. Оба мы где-то устроились, работали, даже получали какие-то деньги. Изредка заглядывали друг к другу. Кабанчик совсем запутался в своих переживаниях, проблемах и женщинах, ходил только с работы и на работу, питался вьетнамской лапшой, пивом и кабачковой икрой, и на все попытки вытащить его из этого состояния лишь мрачно огрызался. А осень выдалась на удивление хорошая — теплая, сухая, очень яркая. Хотелось куда-то выбраться, развеяться, но не было ни повода, ни времени, ни денег. И тут — Ленка: сразу все в одном флаконе!