Парк прошлого
Шрифт:
Псалтырь запер дверь, быстро повернулся к своему спутнику и приложил палец к губам. Казалось, в подобном доме гостей должен встречать ливрейный лакей или дворецкий или хотя бы горничная, однако внутри выжидающе тикала, позвякивала и чуть слышно гудела гулкая тишина. Повсюду чувствовалась роскошь и ухоженность. Старинные на вид картины — портреты маслом и гравюры с видами Лондона — глядели со стен. На первый взгляд типам вроде Псалтыря в этом доме находиться не следовало, не говоря уж о том, чтобы иметь ключ от входных дверей.
Псалтырь
Они вошли в гостиную на втором этаже. Здесь было лишь немногим больше света, чем в прихожей. В подсвечнике над камином горела одинокая свеча. Подобные интерьеры Калебу прежде доводилось видеть только в музеях. Здесь, как и во всем доме, царили в изобилии очень ценные даже на вид вещи. Широкие половицы, натертые воском, устилали яркие ковры с восточным орнаментом. В центре комнаты расположился полированный овальный столик в окружении изящных стульев; еще несколько старинных кресел беспорядочно выстроились у стены. В одном углу пристроился черный портшез. Псалтырь уселся на низкую кушетку у окна с захлопнутыми ставнями.
— Не стесняйся! Садись сюда, вот так. Что за дом, а? — прошептал он. — Что называется, достойный дом, аутентичный, подлинный насквозь. Нам тут хорошо живется! — Он тихо хмыкнул и покачал головой. — Владелец этого разврата в общем-то безобидный тип… — Псалтырь ненадолго задумался. — Коллекционер, вот как это называется! С ума сходит по всякому такому старью и по старым домам тоже, называет их своими «трофеями», своими «сокровищами». У него есть антикварный магазин, возле Холборна, а сам он проживает в этом древнем доме, чрезвычайно респектабельный джентльмен. Я выполняю для него всякие поручения. Помогаю находить особенные вещицы, понимаешь? И что может быть лучшего для твоего покорного слуги Псалтыря-карманника, чего ему еще желать от жизни?
Он встал и отошел к стене, к одной из витрин с антиквариатом. Распахнул дверцу и достал графин, наполнил бокалы, протянул один Калебу.
— Залпом, — посоветовал он. — Только тихо.
Калеб осушил протянутый бокал. Горло моментально обожгло одновременно и жаром, и холодом — ужасное ощущение. Юноша едва не поперхнулся и закашлялся.
— Я же просил тихо! — Псалтырь забрал стакан у приятеля. — Это его лучший бренди.
Сверху послышался какой-то шум, шарканье шагов над головой.
— Ну вот, мы его всполошили.
После бренди все тело Калеба обдало жаром.
— Кого? — спросил он.
— Да коллекционера же, моего босса, — объяснил Псалтырь, кивая на потолок.
Буквально через минуту дверь распахнулась, и в гостиную вошел Уильям Лейтон.
— Так-так, мистер Маккредди, что ж это вы шумите? Известно ли вам, который час?
Псалтырь встал и расплылся в своей фирменной обаятельной улыбке.
— Простите, я же только что вернулся из полицейского участка! Вот, привел нашего беднягу, мистер Лейтон.
Лейтон прошел в середину комнаты. На нем был темный жилет и белая рубашка с пышными рукавами, высокий воротничок
— Отчего, задаю я себе вопрос, отчего этому относительно респектабельному молодому человеку понадобилась помощь таких бездельников, как мы с тобой, Иафет? — добродушно промолвил он, подходя к газовой лампе и чиркая спичкой. Комната осветилась мягким зеленоватым светом. — Смотрю, вы приобщились к бренди, — продолжал Лейтон, кивая на графин на полочке.
— Простите, мистер Уильям, я боялся, он лишится чувств, — объяснил Псалтырь.
— Расскажите мне, что с вами случилось, — негромко предложил мистер Уильям.
И Калеб рассказал.
В пересказе все события звучали до ужаса достоверно, и правдивость этой реальности внезапно снова потрясла юношу, как будто удар молотком в живот. Калеб бессильно откинулся на софу.
— Налейте ему еще, мистер Маккредди.
После одного-двух глотков бренди Калеб сел прямее.
— Меня обвинили в убийстве те, кто его убил! Теперь везде висят плакаты «Разыскивается» с описанием, достаточно похожим на меня.
— Точно, — подтвердил Псалтырь. — Я видал один в участке в Фаррингдоне.
— Обвинение в убийстве — дело серьезное в этом городе, дело, я хочу сказать, дорогостоящее. Пока что лучше вам побыть здесь, с нами. Интересно, все это очень интересно… — пробормотал Лейтон.
— Спасибо, что спасли меня, — поблагодарил Калеб.
— Я могу на кое-кого надавить, если нужно, — отозвался Лейтон. — Могу кое-кого подмазать, если что. Псалтырь мне рассказал о твоих обстоятельствах, и у нас родился планчик. Я вполне понимаю, что это значит — потерять друзей, оказаться в одиночестве в этом городе и какой это, должно быть, ужас для тебя…
Калеб запер дверь спальни и испустил глубокий вздох. Было поздно, в окнах темно. Он смотрел на крыши, на нависающий церковный шпиль и думал: «Я его никогда не найду. Папа теперь мертвый, холодный, как вот это стекло». Он просунул голову за ситцевую занавеску. Какой-то оборванец медленно брел по улице, спрятав голову под накидку из грубой дерюги. Он удалялся прочь, даже ни разу не оглянувшись на дом.
Над очагом горел ночник. Калеб забрался в постель.
Не спалось. Он лежал и рассматривал мерцающие тени, скользившие под низким потолком туда-сюда. Ему чудилась толпа оборванцев. Так ясно видел он мысленным взором, как они собираются на улице, под окнами, и лица их скрыты: у одних — под накидками и капюшонами, у других — под масками смерти, вроде той, которую недавно надевал сам Калеб. Ему слышалось, как оборванцы шепчутся, что-то замышляют.
Он встал с постели и снова выглянул в окно, посмотрел на пустынную улицу. В доме напротив горел свет, и больше нигде ничего; лишь влажные булыжники мостовой, да тающие клочья тумана.