Парковая зона
Шрифт:
– А тебе какое дело? – в отместку за свою первоначальную растерянность, с вызовом видавшего виды человека, сказал Иван. – Не бойся, тебя не трону! – и улыбнулся, уже совсем обнаглев.
– Ну, ты и ке-нар! – восхищенно протянул новый жилец. – Из клетки вылетел – думаешь орел! На-ка! Держи веревку! – парень в солдатской гимнастерке и морщинистых застиранных трико кинул Метелкину в руки конец бельевой веревки. – Завяжи узел на трубе отопления! Мне надо постирушки развесить.
В ногах у парня стоял жестяной таз с мокрым бельем. Через минуту на протянутой
Иван попытался по этому поводу сострить, наверстывая упущенное. Но в ответ услышал:
– А вот за это ты можешь по зубам получить! Ага!
Конечно, сломанная челюсть Метелкина не устраивала, и он сказал примиряюще:
– Шутю, шутю! – и, назвав свое имя, протянул руку.
Парень, расправив на провисшей бельевой веревке манжеты белой рубашки, не глядя, как прихлопывают комара, ударил по ладони нового товарища:
– Санёк!
Теперь знакомство и счастливое освобождение из КПЗ надо было, как водится, чем-нибудь отметить. Денег за бестолковое сидение в камере Ивану не дали. Даже в автобусе проехал зайцем. Здесь, в комнате, у него оставалась кое-какая сумма, но после ремонта и прихода новых жильцов эта сумма наверняка исчезла.
Иван машинально отодвинул верхний ящик своей тумбочки, которая стояла все там же, возле застеленной зеленым суконным одеялом кровати.
К удивлению Метелкина, в ящике лежали те же смятые рублевки.
– Не пьет только телеграфный столб, потому что у него все фарфоровые чашечки донышком вверх, – на предложение Ивана отметить событие отозвался Санёк. – Гони в кооперацию! Туда портвейн «Три семерки» завезли. Бери пару пузырей!
– Может, мало? – Иван показал глазами на застеленные койки, давая понять, что и те ребята захотят тоже познакомиться. Как-никак – вместе жить.
Санек пренебрежительно махнул рукой:
– А-а! Эти ребята из колхоза. На отхожем промысле. Крепостные. Бетон лопатят. Им обещали за это стройматериалы на коровник выписать. Хозяйственные они. Вчера после ремонта, – он поводил рукой вокруг, – целый жбан самогонки выцедили. Я им только немного помог. Ну, стакана два, не больше. А они ребята крепкие. Портвейн их не возьмет. Гони в кооперацию!
В те времена в магазинах кооперативной торговли продавали, правда, по завышенным ценам, разный дефицитный продукт, к которому относился и модный портвейн, на бутылке которого мощно, топорищами вниз отпечатаны три великолепные семерки.
Хотя портвейн, в отличие от семерок, был так себе, он пользовался особым спросом. Пился легко, а забирал по-настоящему. Девятнадцать градусов крепости. И закуски не надо. Зачем на лишнее тратиться?
Так вот, по воле случая, недавно демобилизованный сержант танковых войск, а теперь бульдозерист Александр Шутилин, Санёк, стал проводником Ивана Метелкина в мир решительный и открытый.
Проводником он был опытным и бескорыстным.
Однажды, увидев Ивана, сидящего рука об руку с лаборанткой Анютой на той же самой скамейке под воспаленным от недостаточного
– Ты что делаешь? Дурак! Она же целка! Красная Шапочка! А ты – волк! Ву-ву-уу! – поднял голову Санек и заклацал зубами. – Айда за мной! Нам сучки нужны! Пошли!
От Санька уже достаточно дурно попахивало вином, а в этом состоянии с ним было лучше не спорить. Себе дороже.
Обняв Метелкина за плечи, он потащил его куда-то в заросший кустарником и бурьянистым травостоем переулок.
Ивану оставалось только, оглянувшись, с сожалением распрощаться с детством, с девочкой Анютой, растаявшей в блеклом свете тлеющего фонаря…
13
Пройдя лающими во все собачьи глотки дворами, Метелкин со своим новым другом Сашей Шутилиным оказались на самом краю города, который в этом месте обрывался большим кустистым оврагом.
Скорее всего, это был не овраг, а лощина, мокрая балка, из которой вытекает небольшая речушка Студенец, когда-то полноводная и зарыбленная, превратившаяся теперь в канаву с грязным стоком промышленных и бытовых вод.
Никакой живности в Студенце уже давно не водилось, даже лягушки избегали этого места, только по полой воде, обольщенные видом большого водоема, сюда залетали утки, но и они, покопавшись в иле, брезгливо отплевывались и покидали это гиблое место.
Правда, соловьям здесь было полное раздолье. Несмотря на бесконечные мастерские, заводики, общественные гаражи, опять мастерские с кузнечным грохотом и лязганьем железа о железо, птицы по весне здесь заливались вовсю.
Но охотников слушать по ночам соловьиные перепады не находилось: лихой человек или безвольный пропойца за мелочь в кармане могли здесь покалечить или отправить на тот свет. Лучшего места для этого во всем городе не сыщешь.
Вот и послушай любовные трели! Понаслаждайся.
И зачем Санек потащил за собой парня по этим недобрым местам?
Поди спроси!
Хотя болотца в лощине пересохли, где-то рядом спросонья по-своему лопотал ручеек, робко обозначая истоки Студенца – речки, от которой осталось только одно название.
По хлипкому, шаткому мосточку, спрятанному в кустах, ночные гости перебрались через этот ручеек. Было достаточно темно, но для Санька потаенных мест здесь, видимо, не было.
Несколько нырков в кусты – и вот он, пригородный поселок с характерным названием «Ласки». Рабочая окраина.
Поселок этот больше напоминал деревеньку с палисадниками возле домов, с кустами уже отцветшей сирени в них, с капустными грядками, белеющими в свете еще не погашенных окон. А там, где окна были уже погашены, за дощатым частоколом палисадников пряталась ночь, и больше ничего.
Ивану стало тоскливо и неуютно посреди улицы, ведущей в никуда. И зачем он сдуру потянулся за этим Саньком? Не ровесник ведь. Чешет, не оглядываясь, как зверь по следу! Улизни, Иван! Ваня Метелкин! Уйди!
Но куда уйдешь, когда вот она – изба и три светящихся окна в ней?