Пароль — «Брусника»(Героическая биография)
Шрифт:
«Не доверяет, ждет, что я буду делать, — подумала Злоткина. — Ну что же, постараюсь выдержать экзамен».
Перед тем как выйти из комнаты, шеф каждый раз подчеркнуто тщательно убирал со стола все бумаги, запирал их в стол. Но однажды он, как обычно, собрал все документы, положил их в ящик и быстро вышел. Франя краем глаза увидела, что из замочной скважины торчит головка ключа.
«Не может быть, чтобы шеф забыл ключ, — мелькнула мысль. — Это, конечно, проверка».
Злоткина, не поднимая головы, продолжала спокойно работать — переводить очередной текст. Резкий стук открывающейся двери заставил ее вздрогнуть: немец буквально влетел в комнату. Он даже не сумел скрыть своего разочарования, увидев занимающуюся своим делом
У многих железнодорожников были такие документы. А железнодорожникам-подпольщикам они очень облегчали работу. Не случайно именно на железной дороге возникла одна из первых подпольных групп города Минска. Подпольщики организовывали диверсии, ремонтировали паровозы так, что они могли двигаться день-два, а потом снова требовали ремонта; срывали график движения поездов с гитлеровцами, направляющихся к линии фронта; вывели из строя водокачку и трубопроводы. Железнодорожники были связаны с подпольным городским комитетом партии и партизанами, выполняли их ответственнейшие задания. Именно с помощью подпольщиков-железнодорожников из города вывозили людей и доставляли их к партизанам. Фашисты довольно быстро поняли, что на железной дороге работают бесстрашные патриоты, и стали принимать свои меры, но все было напрасно. Несмотря на то, что фашисты привезли из Германии рабочих разных специальностей и тем самым чрезвычайно усложнили условия работы подпольщиков, в депо по-прежнему появлялись листовки с сообщениями Советского Информбюро, продолжались диверсии и саботаж.
Обо всем этом Франя узнавала постепенно, но пока главное ее внимание было направлено на то, чтобы как можно больше войти в доверие к администратору, и она не жалела сил, чтобы играть роль исполнительной и ограниченной службистки. Немец постепенно начал ей доверять. Он еще несколько раз оставлял для ее обозрения свои бумаги, но все было напрасно: переводчицу явно не интересовало ничего, кроме ее работы, и шеф перестал обращать на Злоткину особое внимание. Франя работала уже больше месяца, а Мария даже не давала о себе знать. Франтишка беспокоилась. Иногда к ней приходили ненужные, расслабляющие волю мысли.
«А вдруг товарищи передумали и мне не доверяют? — размышляла она, но тут же сама себе и возражала: — Не может этого быть, просто еще не время».
И время наконец настало. Однажды к ней домой пришла соседка Марии Лида Дементьева и громко, чтобы слышала хозяйка, объявила.
— А я за тобой. Мария платье продает, как раз на тебя. Пойдем, посмотришь.
Злоткина не заставила дважды повторять приглашение. Быстро надела жакетку, привычным жестом проверила, не растрепалась ли прическа. Мария уже ждала их…
— Ну как, привыкаешь понемногу? — и, не дожидаясь ответа, продолжала. — Слушай, что я тебе скажу. Беда у нас.
У Франи бешено забилось сердце, но вслух она только спросила:
— Что случилось? Говори.
А беда действительно была большая: гестапо арестовало связную Тоню Соколову… По заданию подполья Соколова перебралась в одну из деревень Уздинского района, где она держала связь со скрывающимися в лесу в землянке нашими ранеными. Тоня снабжала их медикаментами, одеждой, передавала им документы и выполняла еще целый ряд заданий. В этой же деревне находилась и семья Соколовой — ее мать и двухлетний сын.
В этот раз Тоня, как обычно, пришла к Марии, сообщила ей очередные сведения и сказала:
— Маруся, еще раненые прибыли.
Мария собиралась недолго, накинула платок на голову, надела старенькую жакетку, и женщины ушли. Они шли по знакомой им дороге по направлению к гетто, выбрали удобный момент и поодиночке с разных сторон подлезли под проволоку. Также, делая вид, что они не связаны друг с другом, пошли в больницу, где подпольщица — врач Любовь Исааковна Иргер приняла их и снабдила всем, чем могла. Получилось два довольно объемистых узла: перевязочные материалы, вата, четыре килограмма соли и большая граненая бутыль с йодом. Теперь надо было уйти незамеченными из гетто и добраться до Кузнечного переулка, где жила Мария. А путь был неблизкий. Выйти из гетто помогли свои люди: одни отвлекли внимание полицаев, а другие прикрыли отход подпольщиц. Женщины ловко пролезли под проволокой и разошлись в разные стороны, договорившись встретиться у Марии. На этот раз все сошло благополучно — никто не остановил их по дороге домой. Рано утром, едва начало светать, Тоня встала, нагнулась над Марией.
— Ты не спишь? — шепотом спросила она. — А я сама не знаю, что со мною. Всю ночь не могла заснуть. Все о своих думаю, прямо сердце извелось. Наверное, что-то случится — вот чувствую, не надо мне домой идти, а не могу…
Никогда Тоня так не говорила, ее всегда можно было считать образцом сдержанности и спокойствия. Ее волнение передалось и Марии.
— Ну что ты, Тоня, говоришь, ничего с твоими не случилось. А если домой сейчас идти не хочешь, то не ходи. Подожди у меня. Я сама туда схожу.
— Нет, я обязательно пойду, нельзя иначе. Там ведь люди гибнут. А тебе туда и подавно идти не стоит. Ладно, не обращай на меня внимания, наверное, устала я. — Соколова улыбнулась какой-то вымученной улыбкой.
Мария еще раз попыталась ее уговорить остаться, но все было бесполезно, Мария решила проводить Тоню. Как только стало возможно выйти на улицу, подпольщицы отправились в дорогу. Они обе несли сумки с разными поношенными вещами, под которыми были спрятаны медикаменты и соль. Им пришлось пройти через два поста, прежде чем они оказались за пределами города. Скромно одетые женщины, несущие менять на продукты старые кофточки и ношеные платья, не возбудили каких-либо подозрений у полицаев, хотя они вдосталь поиздевались над их «плохим товаром». Пройдя еще немного, Мария остановилась.
— А то давай, Тоня, я пойду, — еще раз предложила она.
— Даже и не думай, — решительно оборвала ее та.
Осипова отдала Антонине свою поклажу, а та вдруг обняла Марию, резко повернулась и ушла.
Мария шла в город другой дорогой. Скверно было у нее на душе: никогда Антонина не говорила таких слов и никогда не обнимала ее, прощаясь. Осипова так задумалась, что не заметила, как подошла совсем близко к аэродрому. Она послушно остановилась по первому требованию часового, и ее под конвоем отвели к начальству. Подробно рассказала Мария, что она ходила в деревню к знакомым договориться о продаже буфета.
— У меня дети маленькие, господин начальник, — со слезами объясняла она и показывала фотографию сына и дочки, — а есть нечего…
Полковник задал ей еще несколько вопросов, потом поднялся и перчаткой несколько раз ударил ее по лицу.
— Пошла вон, — сказал он по-русски и демонстративно бросил перчатку в мусорную корзину.
Осипову отпустили и вывели с территории аэродрома…
Через день к Марии пришли из деревни, где жила Соколова, и рассказали, что Антонину по доносу предателя забрало гестапо. Она успела перед тем, как войти в дом, отдать в условленном месте все, что принесла с собой, а когда пришла домой, то там ее ждала засада. Связной, сообщив печальное известие, уже давно ушел, а Мария все еще сидела и не могла сдвинуться с места. По лицу ее текли слезы, она их даже не вытирала, и соленые капли падали одна за другой на ее выцветшее ситцевое платье.