Пароль остается прежним
Шрифт:
«Возможно не сразу, но этот человек обязательно бы явился с повинной»,— подумал Шилов. Задержание шпиона на границе ускорило развязку.
Шилов слушал, что говорит задержанный. Выслушать надо было всё, а уж потом вернуться к протоколу и всё тщательно взвесить, проанализировать.
Так что же с Кулиевым?
— Он играл превосходно и, когда закончил, сказал девушке:
«Это для вас»... В общем, командование разрешило Кулиеву бывать у нее. Вы понимаете: столько лет быть одному, скрывать чувства и вдруг встретить человека, который понимает тебя и любит... Нет, вам это трудно понять!..
Абдусаломов сдавил виски руками. Так он сидел некоторое время молча, раскачиваясь из стороны в сторону. Потом снова заговорил:
— Ему сказали: если провалится с заданием — убьют ее и... ребенка. Единственный выход—яд.
Абдусаломов вскинул глаза на офицеров:
— Он примет яд, я знаю... А мне зачем? Теперь я дома и дышу родным воздухом! Понимаете?!. Мне сказали, что если в случае провала я не приму яд, меня расстреляете вы. Пусть вы! Только бы умереть человеком. Я не хочу больше такой жизни! Я хочу хоть умереть самим собой?.. На родной земле!..
— Успокойтесь,— Шилов придвинул задержанному графин с водой.
— Больше мне нечего сказать,— произнес Абдусаломов.— О Кулиеве я ничего не знаю. В последний раз я видел его на борту самолета. Это было три недели назад. Потом нас где-то высадили. Ночью... И увезли в разные стороны...
О ПРИЕМНЫХ ОТЦАХ
— Как хотите, товарищ лейтенант, а я буду обижаться! — вздыхал старшина Пологалов, помогая Пулатову сгружать вещи.—Ну, куда я вас определю, если мы тут затеяли ремонт и начали с вашей комнаты?
— Ничего, старшина, разберемся.
Попутный грузовик, доставивший Пулатовых на заставу, скрылся в густой пыли. Людмила закашлялась и отвернулась. Но пыль была всюду.
Людмила закрыла лицо руками, плотно стиснув пальцы. Горький запах песка, медленно оседавшего на землю, стал слабеть, и она осторожно опустила руки. Ее габардиновый плащ посерел. Она ударила по нему рукой и снова закашлялась.
— Привыкнете,— ободряюще произнес Пологалов. — Чемоданы — ко мне! — шепнул он дежурному.
Пулатов взял молодую жену под руку. Она молчала, должно быть, подавленная убогостью выжженной солнцем степи, и ему стало тревожно.
Чистый двор, окруженный глинобитными стенами. Побеленные приземистые постройки. Серая от пыли машина с цистерной, прижавшаяся к отстойнику. Деревянная вышка с часовым в широкополой шляпе...
В квартире старшины Пологалова было прохладно.
Лейтенант помог Людмиле снять плащ и усадил на кушетку.
— Вы тут устраивайтесь, как дома,— просто сказал Пологалов,— а мы организуем баньку и насчет завтрака сообразим.
Людмила устала: ей было все равно.
Пулатов спросил старшину:
— А мы тебе не помешаем?
— Нет,—сказал старшина и добавил тихо:— Пусть приляжет. Устала с дороги. Он покачал головой: — Ну, дела!..
Пулатов, узнав, что капитан Ярцев отдыхает, попросил его не будить. Старшина понимающе кивнул и вышел.
Лейтенант подошел к жене.
— Ты устала?
— Дай напиться, Акобир.
Он засуетился. Не сразу нашел кружку. Зачерпнул воду из прикрытого дощечкой ведерка. Теплая, мутная вода не принесла удовлетворения. Она сделала несколько мелких глотков и отставила кружку.
— Ты приляг, Люсенька-хон,— предложил он.— Отдохни.
Что делалось у нее в душе? Наверное, было грустно и обидно, что забралась в эту глушь.
Он вздохнул.
Людмила лежала на кушетке и рассматривала комнату. Давно нетопившаяся плита служила чем-то вроде этажерки. Здесь были сложены стопки книг, и рядом — детские игрушки: формочки для песка, кукла с отбитым носом.
От входных дверей бежала через всю комнату ворсистая дорожка. Она ныряла под стол, накрытый бахромчатой скатертью, и заглядывала в соседнюю комнату. Там Людмила видела трюмо и отраженный в нем платяной шкаф.
Пулатов дождался, пока она закрыла глаза, и на цыпочках вышел из комнаты.
Он соскучился по заставе. Хотелось всем пожать руку и, конечно, прежде всего капитану Ярцеву.
Лейтенант остановился посреди двора, раздумывая, куда пойти вначале.
Солнце припекало. Он поднял глаза, зажмурился и решил идти на вышку. Поднялся на один пролет. Посмотрел вниз. Возле бани на старшину наступала маленькая энергичная женщина. Конечно, это Лариса—жена Ярцева.
Пулатов забыл про свое солидное, «женатое», положение и по-мальчишески резво подбежал к ним.
— Ну, вот!—всплеснула она руками.—Приехал, да еще не один. А мы узнаем об этом последними.
Пулатов улыбался.
— Вот сейчас доложу капитану,— попробовала она рассердиться.— И всыплет он тебе десять суток.
— С удовольствием! — засмеялся Пулатов. А старшина поддакнул:
— Он как раз сейчас нуждается в домашнем аресте. Жена-то ведь молодая.
Капитан Ярцев выглянул в окно, и через минуту офицеры уже тискали друг друга в объятиях.
Пулатов чувствовал себя счастливым. Наконец-то он снова дома. И, конечно, Людмиле понравится на заставе. Вот они, его друзья — Ярцев и Пологалов — помогут Людмиле привыкнуть к новой обстановке, окружат вниманием, не дадут скучать.
Лейтенант не очень удивился, когда после бани они вернулись к старшине и оказалось, что жена Пологалова уже дома. Она была в белом полотняном кителе с железнодорожными петлицами—грузноватая, полногрудая. На загорелом лице застыли настороженные голубые глаза.
«Вот уж никогда бы не поверила, что голубые глаза могут быть строгими!»— подумала Людмила.
— Александра Ивановна, — представилась Пологалова.
— Людмила.
— Значит решено, располагаться будете здесь,— тоном, не терпящим возражений, сказала Александра Ивановна.— А обедать пойдем к Ярцевым.