Пароль остается прежним
Шрифт:
— Так что же с вами было дальше? — Шилов отодвинул стул и устроился удобней.
Нарушитель торопливо ответил:
— Нас отвезли в Западную Германию и уже оттуда — за океан.
Абдусаломов и Кулиев согласились работать на американскую разведку. Иначе они не видели возможности попасть на родину.
— Почему же именно вас избрали агентом? — перебил подполковник.
Абдусаломов потупился:
— Дед у меня муллой был, и об этом знали еще в легионе...
Шилов хотел о чем-то спросить, но Абдусаломов продолжал горячо:
— Я не виноват!.. Дед муллой был. Ну и что?
— Ничего,— невольно подтвердил подполковник.
— Вот именно,— обрадовался нарушитель.— Я ведь учился в школе и работал, и не скрывал, что дед муллой был. И ничего.,. Но тут мне сказали: времена другие. И всех верующих преследуют.. И родственников верующих.. А дед — мулла. Да еще я был в легионе... В общем, я запутался. Совсем запутался. Хотите — верьте, хотите — нет. А пароль я сказал правильно: рубаи Омара Хайяма и чайник. А рядом положить спички. Крест накрест. Вот так. Только не сейчас и не в Энабаде, как я говорил на заставе, а спустя некоторое время, когда устроюсь. Может быть, через месяц или два... В Ташкенте... В ресторане «Бахор». С кем—не знаю. Но обязательно в понедельник или четверг.
— Для чего встреча? — спросил Шилов.
— Чтобы получить указания. Ведь у меня нет рации.
— А как вы должны были сообщить о благополучном переходе границы?
— Разрешите закурить? — попросил задержанный.
— Пожалуйста,— Шилов показал на портсигар.
Абдусаломов не сразу прикурил: ломались спички.
— Я должен был отправить телеграмму,— ответил он, разминая папиросу и снова чиркая спичкой. На этот раз ему удалось прикурить
— Куда? — спросил подполковник.
Абдусаломов назвал один из городов-курортов.
— По какому адресу?
Абдусаломов ответил.
— Кому?
— Степану Васильеву.
— Какого содержания?
— «Возможно приеду».
— Всё?
Абдусаломов кивнул и сбил пепел.
— Подпись?
— «Ходжиев».
— Пожалуйста, продолжайте.
— Я не знаю, о чем еще рассказать.
Шилов помог:
— Чтобы встретиться с кем-то в Ташкенте, надо было предупреждать?
— Да. За неделю. Не позже.
— Каким образом?
— Телеграммой. По тому же адресу.
— Что написать?
— Одно слово: «приеду». Подпись — «Ходжиев».
— Вам ответят?
— Нет.
— И на первую телеграмму не ответят?
— Нет. Связь односторонняя. До встречи в Ташкенте давать о себе знать могу только я. Да, и вот еще что. Сообщить о себе в первый раз я должен был на десятый день после перехода границы...
Солнце прорвалось сквозь марлевые занавески, и в комнате стало душно. Несмотря на то, что было начало десятого, термометр показывал уже сорок градусов.
— Кто до вас перешел границу? — спросил из своего угла полковник Заозерный.
Абдусаломов прижал папиросу к пепельнице.
— Я не знаю.
— Говорите правду, Абдусаломов,— посоветовал Шилов,—В вашем положении нужно говорить только правду.
— Не знаю,— убежденно повторил Абдусаломов.
— А ваш друг... Кулиев?
Жалкая улыбка скривила губы задержанного.
— Действительно, я ведь вам еще не всё рассказал... Мой друг Кулиев.— Он потянулся к графину с водой.— Вначале мы вместе учились в разведшколе.
— Где? — уточнил Шилов.
Абдусаломов сделал несколько глотков и поставил стакан рядом с собой.
— Под Вашингтоном, На ферме мы были вдвоем, если не считать инструкторов из офицеров «Джи-ту»[20]и «Си-Ай-Си», да собак, спущенных с цепи.
Он содрогнулся, вспоминая, и опять стал недоговаривать слова:
— Стреляли... Вот так. В живот!.. Чтобы враг, умирая, мучился... В живот. Как ту, ощенивш... суку, которую меня застави... убить. В живот. Она выла и корчилась, А я смотрел... Нас учили забыть о жалости...
Они изучали фотодело и топографию. Оружие и тайнопись. Историю разведки. Систему охраны государственной границы СССР. Проходили специальные занятия по практике наблюдения за военными объектами и добыванию документов.
Абдусаломов допил воду в стакане и опять потянулся к графину.
Заозерный неспеша пересек комнату и подсел к Шилову.
Абдусаломов вопросительно взглянул на полковника:
— Вы спрашивали о Кулиеве?.. Однажды мы были в Нью-Йорке... Есть такое здание — «Эмпайр стэйт билдинг». Пятое авеню, между Тридцать третьей и Тридцать четвертой улицами. Скоростной лифт. Помню ощуще... как на самолете. Высота триста восемьдесят метров. Тысяча девятьсот три ступеньки...
— Помните? — спросил Шилов.
— Развивали память,— сказал задержанный.— Мы не считали ступеньки. Но нас всё заставляли запоминать и говорили: это вам не Советская Россия... Ездили в кабриолете «Импала»[21]... Пили до тошноты... Точно окунулись в омут. И вдруг...
Голова у него стала дергаться.
— Вдруг нас отвозят на Третье авеню, туда, где его пересекает Четырнадцатая улица. Вы знаете, что это за место?.. Там проживают русские эмигранты... А потом с пьяной компанией ворвались в какую-то квартиру и там встретили девушку. Она играла на пианино. Нам с Кулиевым показалось, что она из другого мира — такая чистая. Даже хмель прошел... Она испуганно смотрела на нас. А Кулиев вдруг подошел к пианино и заиграл. Он говорил, что до войны учился в консерватории, но я как-то этому раньше не верил.
«С такими руками только на пианино играть!» — вспомнил Заозерный. Значит Шарапов выловил труп Кулиева. Но почему Кулиев так поспешно принял яд? Полковник ждал, что дальнейший рассказ Абдусаломова прольет на это свет, и не ошибся.
Задержанный находился в таком состоянии, что ему необходимо было высказаться до конца. Теперь офицеры верили, что он говорит правду: его истосковавшееся по родине, истерзанное сердце, в котором долгие годы пытались заглушить всё человеческое, вдруг воспрянуло к жизни.