Паровой дом
Шрифт:
— Однокопытных! — воскликнул капитан Год.
— Лошадях, если вы предпочитаете это немножко пошлое слово. Но уже эти однокопытные, испуганные близостью тигра, его свирепым видом, молнией, сверкающей из его глаз, становятся на дыбы, и потребна вся ловкость всадников, чтобы удержать их. Вдруг дверь клетки отворяется, чудовище выскакивает, прыгает, летит, бросается на рассеянные группы и приносит своей ярости гекатомбу жертв! Иногда ему удается разбить железный и огненный круг, стиснувший его, а чаще всего он изнемогает, один против сотни, но по крайней мере смерть его достославна и заранее отмщена!
— Браво! Мистер Матьяс Ван-Гит, — вскричал капитан Год, одушевленный в свою очередь. — Да! Это, должно быть, прекрасное зрелище! Да! Тигр — царь животных! И если вы их захватывали, мистер Ван-Гит, то я их убивал, и надеюсь не оставлять Тарриани, прежде чем пятидесятый не падет под моими выстрелами.
— Капитан, — сказал поставщик, нахмурив брови, — я предоставил вам кабанов, волков, медведей, буйволов! Неужели этого недостаточно для вашей охотничьей страсти?
Я видел, что наш друг Год также увлечется этим трепещущим вопросом, как и Матьяс Ван-Гит. Больше ли один поймал тигров, чем другой убил? Какой повод к рассуждениям! Лучше ли их ловить, чем уничтожать? Какая благодарная тема для диссертации! Оба, капитан и поставщик, начинали обмениваться быстрыми взглядами, и, сказать по правде, говорили вместе, не понимая друг друга.
Банкс вмешался.
— Тигры, — сказал он, — цари мироздания, это решено, господа, но я позволю себе прибавить, что это цари очень опасные для своих подданных. В 1862 году, если я не ошибаюсь, эти великолепные звери пожрали всех телеграфистов на станции острова Сангора. Упоминают также об одной тигрице, которая в три года сделала не менее ста восемнадцати жертв, и о другой, которая в столько же времени погубила сто двадцать семь человек. Это слишком даже для царицы! Наконец, после разоружения сипаев в три года двенадцать тысяч пятьсот пятьдесят четыре человека погибли от тигров.
— Но милостивый государь, — ответил Матьяс Ван-Гит, — вы, кажется, забываете, что это животные сыроядные?
— Сыроядвые? — спросил капитан Год.
— Да, они едят сырое мясо, и даже индусы уверяют, что, раз попробовав человеческого мяса, тигры не хотят другого!
— Ну так что же? — сказал Банкс.
— Они повинуются своей натуре, — ответил, улыбаясь, Матьяс Ван-Гит. — Им же надо есть.
Это замечание поставщика окончило наше посещение в крааль.
Настал час возвратиться в паровой дом.
Капитан Год и Матьяс Ван-Гит расстались не самыми лучшими друзьями на свете! Один хотел уничтожить таррианских зверей, другой хотел их брать, а между тем зверей было достаточно, чтобы оба остались довольны.
Условились, однако, что между краалем и санитарной станцией сношения будут часты. Обязались взаимно уведомлять друг друга, когда представятся хорошие случаи. Чикари Матьяса Ван-Гита, очень опытные в экспедициях такого рода, знали все излучины Тарриани и могли оказать услугу капитану Году, уведомляя его о следах зверей. Поставщик обязался давать своих людей, и особенно Калагани, в распоряжение капитана. Этот индус, хотя недавно вступивший в состав прислуги крааля, выказал себя очень смышленым, и на него можно было положиться вполне.
Зато капитан Год обещал помогать, насколько мог, ловить зверей, еще недостававших в зверинце Матьяса Ван-Гита.
При выходе из крааля сэр Эдвард Мунро, вероятно, не рассчитывавший часто бывать там, еще раз поблагодарил Калагани, вмешательство которого спасло его. Он сказал индусу, что тот всегда будет дорогим гостем в паровом доме.
Индус холодно поклонился. Если он и находил удовольствие слышать это от человека, который был обязан ему жизнью, он этого не выказал.
Мы вернулись к обеду. Разумеется, Матьяс Ван-Гит составлял предмет разговора.
— Тысячу чертей! Какие великолепные жесты у этого поставщика! — повторял капитан Год. — Какие отборные слова! Какие выражения! Только если он считает зверей годными единственно для выставки, он ошибается!
В следующие дни, 27, 28 и 29 июня, дождь шел такой сильный, что наши охотники, несмотря на свою страсть, не могли оставить паровой дом. Притом в такую ужасную погоду следов распознать невозможно, и плотоядные, которые, так же как и кошки, не любят воды, не выходят из своих логовищ.
Тридцатого июня погода был лучше, и небо имело лучший вид. В этот день капитан Год, Фокс, Гуми и я приготовились отправиться в крааль.
Утром нас посетили горцы. Они слышали, что какая-то чудесная пагода явилась в Гималайской области, и сильное любопытство привело их в паровой дом.
Прекрасные типы представляла эта раса, населяющая тибетскую границу, люди с воинственными добродетелями, с непоколебимой честностью, щедро гостеприимные и гораздо выше, и нравственно, и физически, индусов равнин.
Если мнимая пагода восхитила их, стальной гигант произвел такое впечатление, что вызвал даже знаки обожания. Он, однако, отдыхал. Что же почувствовали бы эти добрые люди, если бы видели, как он, изрыгая дым и пламя, поднимался твердыми шагами по крутым уступам их гор?
Полковник Мунро хорошо принял этих туземцев, которые часто бывают и на непальской территории, на границе индокитайской. Разговор обратился на ту часть границы, где Нана Сахиб искал убежища после поражения сипаев, когда его отыскивали по всей индийской территории.
Эти горцы, в сущности, знали только то, что мы. Слух о смерти набоба дошел до них, и они, по-видимому, не сомневались в этом. О тех товарищах, которые пережили его, не было ничего слышно. Может быть, они отправились искать более надежного убежища в глубинах Тибета, но найти их в этой стране было бы трудно.
Если полковник Мунро думал, поднявшись на север полуострова, разъяснить все, что касалось близко и далеко Нана Сахиба, этот ответ отвлек бы его от цели. Однако, выслушав горцев, он задумался и не принимал более участия в разговоре.