Паровой каток
Шрифт:
– Ее адвокат обещал все устроить, а раз за этот месяц уплачено, чего я буду беспокоиться?
– Никто ничего там не трогали?
– Я не собираюсь делать чужую работу, молодой человек.
Крамер встал.
– Мне нужно все осмотреть.
– Сейчас?
– Да, и, вероятно, придется навестить вас ещё раз завтра утром. Отпечатки пальцев, фотографии...
– Надо так надо. Но ходите, пожалуйста, через эту калитку. Я слишком стара для таких потрясений.
Что-то жалкое на миг мелькнуло в её глазах. Странно, что это произошло только сейчас.
– Мы... то есть мисс Генри и я - не подвергаемся ли опасности из-за
– Нет, полагаю, что нет.
– Ага...
– прозвучало это едва ли не разочарованно. Видимо, они ожидали, что им посоветуют навесить на все двери новые замки и решетки.
– Я хочу спросить... это ведь убийство, да?
– шепнула мисс Генри. Такие вещи обычно не разглашаются.
Совершенно верно, - согласился Крамер, обязав её тем самым - никому ни слова.
Заключив этот тайный сговор, они кивнули друг другу, вполне довольные собой.
* * *
Крамер собрался ещё раз взглянуть на белье Терезы Ле Руке. Но присутствие мисс Генри начинало ему порядком мешать. Она уже просто действовала ему на нервы. С той минуты, как они открыли дверь квартиры, эта завзятая вегетарианка проявила невероятный интерес к кровавым историям. Он уже устал уклончиво что-то бормотать каждый раз, когда она пыталась вытягивать из него подробности двойного убийства в отеле "Ройяль**? и по горло был сыт её замечаниями и гипотезами.
– Господи Боже, - он взглянул на часы - нужно пошевеливаться, а то опоздаю к вечерней службе.
Мисс Генри растворилась в ночной мгле.
Тогда Крамер открыл гардероб. Там висело девять платьев, все простые и скромные. Еще там был плащ-дождевик строгого, чуть ли не армейского, кроя и поношенное пальто, явно перелицованное. Ничто не противоречило образу, обрисованному двумя старухами. Он выдвинул бельевой ящик. Внутри была богатая коллекция того, что женские журналы именуют "романтическим бельем", хотя предпочитают не уточнять, в какой обстановке его следует носить. Яркие цвета и кружева, кружева, кружева... Перебирал он их снова и снова с неясным чувством, что все-таки не нашел там ничего такого, что женские журналы именуют "экзотик". Было кое-что довольно близкое, но и только. Это его беспокоило. Никак не совмещались у него внешнее впечатление о мисс Ле Руке и эта находка; контраст был слишком велик.
Разрази его гром, если задуматься, ничто в этой квартире не подчинялось обычной логике. Закрыв шкаф, он зашел в гостиную за сигаретами, а вернувшись, бросился на незастланный матрас. Низкий белый потолок без единой трещинки был идеальным экраном для проекции его смятенных мыслей.
Но глаза его с гладкой белой поверхности быстро перешли к репродукции картины Констебля "Собор в Солсбери", висевший на стене. Было ясно, почему эта картина пользовалась такой популярностью: прелестный спокойный пейзаж с оттенком старомодной возвышенности. Но всего две ночи назад в покрывавшем её стекле отражался образ убийцы, вершившего свое черное дело.' О Господи, это все надрывало душу, а ей у него и так с самого утра досталось...
И он уснул.
* * *
Лицо, склонившееся над ним, было черным. Махнув i правым кулаком, не попал и дал ему безвольно упасть. Кто-то засмеялся. Смех этот он отлично знал, слышал его там, ще играли дети, где плакали женщины, где умирали мужчины, и всегда это была глубокая, полностью от всего отрешенная радость. Крамер закрыл глаза, даже не пытаясь что-нибудь разглядеть, и почувствовал себя удивительно спокойно.
Чернокожий детектив Макс Зонди деликатно подсел к туалетному столику. Открыв большой коричневый конверт, принесенный с собой, он высыпал его содержимое: пачку фотографий и два заключения из лаборатории.
Маленьким мальчиком Зонди ходил в школу при миссии, и у него никогда не было своих учебников. Поэтому читал он быстро, стараясь запомнить все с первого раза. Потом занялся фотографиями. Причем знал, что все это время Крамер следит за ним сквозь узкие щелки прикрытых век.
Зонди он впервые увидел как-то раз в. понедельник, перед зданием суда, где теснились такие толпы озабоченных женщин и целых семейств, что пробиваться приходилось с большим трудом. И вдруг эта толпа совершенно добровольно расступилась и сквозь неё прошел Френк Синатра в чернокожем варианте. На голове - надвинутая на лоб шляпа, пижонский костюм из ткани с блестящей нитью и подложенными плечами - все это было не первого сорта и из вторых рук. Походка - чистый Чикаго, хотя черным и запрещалось ходить в кино на фильмы про гангстеров. Нет, это все-таки был оригинал, хотя уже давным-давно где-то ещё придуманный кем-то другим. И походка была Зонди, и вся личность - Зонди. И если она и была плодом его фантазии, то реальность - всего на ступень ниже: "Вальтер ППК" в кобуре под мышкой и два восьмидюймовых ножа в эластичных манжетах на обеих лодыжках.
– Ах ты проклятый черный бездельник, - проворчал Крамер.
Зонди погасил усмешку, так и раздиравшую ему рот, и продолжал запретное разглядывание снимков мисс Ле
Руке. Белая женщина, даже и мертвая, была под защитой законов, хранивших её от посягательств туземцев.
– Ты хочешь накликать на меня неприятности, да?
Зонди не обращал на него внимания. Фотографии были четкими и отлично отпечатанными, но освещение падало слишком наклонно, так что казалось, что у мисс Ле Руке все её многочисленные выпуклости сдвинулись не на свои места. Но и так Зонди уважительно покачал головой, прежде чем бросить конверт на стол.
– Классная женщина, - сказал он.
– Она могла бы родить мне сына.
– И это все, что ты можешь сказать?
– спросил Крамер, и оба рассмеялись.
Зонди был неисправим, у женщин он ценил только их лоно.
Заключения из лаборатории были длинными, неудобочитаемыми и непонятными. Вопреки широко распространенному мнению не так уж много можно сказать о трупе, пока следствие не пойдет своим чередом. То, что кровь мисс Ле Руке относилась к такой-то группе, теперь" когда она была обречена на тлен и распад, никакого значения не имело. К тому же ещё сотрудник, которому поручили работу, был новичком и все ещё верил в чистую науку, с тенденцией широкого взгляда на возможные варианты толкований. Так что Крамер не почерпнул ничего, кроме анализа содержимого желудка.
– "Пищеварение прекратилось за четыре часа до смерти", - прочитал Зонди, заметив, где на краю листа остановился палец Крамера.
– Вот именно. Из этого следует, что смерть наступила между одиннадцатью и полуночью.
– Яйца вкрутую...
– > где-нибудь осталась скорлупа, шеф?
– Там, в кухне. Повезло, что не всмятку - а то не осталось бы никаких следов. Это очень важно, поскольку речь о следах лекарств.
– Сердечных?
– Нет, снотворных. Они её и погубили. И провели её врача. Мерзавцы.