Паровозик из Ромашкова

Стяжкина Елена

С решительным настроением нанести удар кирилловскому кошельку, я распахнула дверь подсобки, где меня только что проработали и сразу утешили, и натолкнулась на Санеку, который, во-первых, прогулял мое занятие, во-вторых, подслушал кафедральный скандал, в-третьих, с невозмутимым видом читал «Листок взаимопосещений» на доске объявлений.

— Вам из-за нас попало? — нежно осведомился он.

Еще час назад я сказала бы с издевкой: «Из-за Вас» — и в этой игре местоимениями, наверное, даже забылась бы настолько, что заставила бы его признаться мне в любви. Сейчас же я хотела только посмотреть и определить, что же так волновало меня в нем. И это мое желание не было результатом вливания Наины

или растяжения ее уха за пределами кафедральной подсобки. Просто, бросив меня на растерзание Гитлеру, Санека перестал быть героем моего романа. Это вчера я готова была простить всех и вся, а сегодня меня абсолютно не интересовало, что эти «все» и «вся» едят на завтрак. Так что «до свидания, мой ласковый мишка, возвращайся в свой сказочный лес». У меня, на удивление, даже не было благих намерений: я просто спешила в магазин. И церемонно распахнутая дверь аудитории не показалась мне дорогой в ад.

— Хотите, я скажу Наине Алексеевне, что она — дура? — прокричал Санека мне в спину.

— Не надо. Она и так услышала, — сказала я и засмеялась.

— Значит, мы с вами помирились? — тихо спросил он.

— Эта фраза сегодня уже была произнесена? — уточнила я факт подслушивания.

— Да что вы говорите? — изумился он.

Я удивилась тому, как тяжело давался мне этот разговор. Я старалась казаться глупой, веселой и современной, пот из подмышек заструился по ногам, волосы на голове залоснились, в горле пересохло, а в голове опустело. Что это было? Зачем это со мной? Мне не надо, не надо, не надо. И мне, наконец, скучно. И уже тошнит.

— Я провожу вас, — сказал он, когда мы вышли из университета.

— Мне далеко, — отказалась я.

— Я провожу вас далеко, ибо «вне этих стен»…

— Ибо «вне этих стен» я все равно на работе. Наина Алексеевна обещала за мной следить, — сказала я.

— Я слышал, — улыбнулся Санека.

Мы шли по бульвару с невнятным названием, и звук наших прикосновений к асфальту гулко разносился по всему городу. Я представляла, как нервно дребезжат окна кирилловской фирмы, но мне нравилось идти и потеть, и тихо молчать, и не видеть никого рядом. Мне нравилось ощущение своей единственности в большом неуютном городе, который можно было бы легко разменять, как мелкую монету, или бросить в море, на память о прожитых годах. Мне нравилось идти рядом с Санекой. Хотя в общем-то мне нравилась такая я.

— Давайте купим собаку, — вдруг сказал мой студент.

— Давайте, — согласилась я так быстро, как будто именно это и было моим вечным тайным желанием.

— Да? — благодарно удивился он, потом нахмурился и старательно выговорил: — Я встречаюсь с Наташей.

— А я живу с Кириллом, — стараясь попасть в тон, ответила я и начала судорожно перебирать имена и лица своих студенток.

Наташ у меня было две — одна беременная, другая — воинствующая гегемонка с прыщавой кожей и неудачно выдвинутой вперед нижней челюстью. Ребенка Санека явно не ждал, и мое лицо сильно зачесалось в предчувствии возможных выливаний серной кислоты. «Спасибо, хоть предупредил», — подумала я и потихоньку измерила взглядом расстояние между нами: оно было вполне вэпэшовским. Я облегченно вздохнула и улыбнулась. А Санека подытожил:

— К покупке собаки это ведь отношения не имеет?

Я хотела спросить: «А к чему имеет?» — но подумала о Наташе в кустах вдоль дороги, и о возможной просьбе поставить им обоим оценку и отпустить с миром, и о том, что я все-таки спешу в магазин, а потому сказала:

— То есть абсолютно никакого.

— Ну вот, — сказал он.

— Ну вот, — сказала я.

И мы ни с того ни с сего поехали на рынок и купили собаку: черного

плоскомордого пекинеса без родословной. Мы заплатила за него пополам, поэтому я претендовала на собакин розовый язык и пушистый хвост.

— Теперь нам надо снять ему квартиру, — сказал Санека.

— И установить очередность дежурств по прогулкам и кормлениям, — согласилась я и подумала, что совершенно не собираюсь кирилловскими деньгами оплачивать квартиру для совокуплений своих студентов.

— Но он будет скучать без нас, — размечтался мой практичный студент, а меня уже порядком поддостали эти «насы», «васы», я разозлилась:

— Малюков, у вас есть совесть?

— Да зачем она мне?

— Ах, так! — возмутилась я…

Все это было бессмысленно, беспредметно, тупо до безобразия. От всего этого за три тысячи километров воняло глупостью. Ситуация напоминала прилипшее к рукам дрожжевое тесто, до которого меня довел Кирилл. Я уже хотела есть, я давно хотела домой, мне нужно было срочно и дико орать, на худой конец пробежаться и по старинке потолкаться в троллейбусе, я должна была взбеситься, но я стояла и прижимала к себе черный клубок, который то и дело норовил слопать мою и так подтаявшую косметику. Я стояла только потому, что отвратительное чувство ответственности наливало тяжестью мои когда-то спортивные ноги.

— Может, вы заберете его к себе? — спросил инициатор покупки.

— Не нужны мне ваши глупые взятки, — почти крикнула я.

— О, так и назовем — Взятка.

Мерзкая собака взвизгнула от удовольствия.

— Ему нравится, — констатировал факт наименования Санека.

— Но это женское имя, — сказала я, а пекинес жалобно заскулил.

— Но ему ведь нравится. Так бывает, — успокоил меня юный спутник.

— Так не бывает, — сказала я и посмотрела Санеке в глаза, — и мне это не надо, — твердо добавила я.

Тут Взятка проявил признаки беспокойства и намекнул, что не прочь пробежаться по траве, мне пришлось спустить его на землю.

— Или я сниму ему квартиру, или он будет жить у меня, а вы будете приезжать его купать и…

— И платить алименты, — добавила я.

— Мы, кажется, еще не разошлись, — строго сказал Санека.

— Ну, все… — протянула я.

Сейчас начнется. Сейчас обязательно начнется незапланированная акция с непредсказуемым результатом. Но я, пожалуй, этого хотела, надо было проверить, научилась ли я выбирать тех, кто потом обязательно выберет меня.

— Мне нужно сказать? — спросил Санека.

Я пожала плечами в сладком предчувствии любви.

— Что-то случилось. Что-то случилось с нами, — пробормотал он.

— С нами? Со всей группой, с Наташей, с вами лично или со мной, — говорила я и думала о том, где же все-таки моя метла и на кой черт сдался мне этот лепет, и тот трепет, который охватывает меня при нем. И не пора ли Кириллу, наконец, на мне жениться и может ли это спасти меня от неизбежности Санекиной упругой задницы и жесткой мести его возлюбленной. И я его поцеловала. И целовала до тех пор, пока в моей опустевшей голове не разорвалась маленькая интеллигентная бомба, а Взятка нежно не прикусил меня за правую штанину. Я попыталась отстраниться, потому что вдруг почувствовала сильнейшую усталость и никчемность старой училки, стоящей на холодном осеннем ветру и жадно хватающей то, что когда-то так тихо на носочках прошло мимо. Я поклялась себе всунуть в нос радиопередатчик и подарить Наине диктофон. Не уследила-таки. Я попыталась отстраниться, но все, что я когда-либо пыталась сделать сама, терпело неудачу, Санека крепко сжимал мои нехуденькие плечи. Взятка мирно улегся у моих ног, ни один прохожий не потревожил тихую предсумеречную улицу. Санека молчал, молчал так напряженно, что мне пришлось его спасти.