Паршивка
Шрифт:
— Дай посмотреть..
— Да-а…
— А что за фотография на зажигалке?
— Стриптизерша.
— Проститутка?
— Конечно.
— А твой отец ходит к проституткам?
— Это уж точно.
— Я сказу все папе.
— Тебя не спрашивали, Элиза-дура.
— Хочешь сигаретку, Рашель?
— Давай.
Патрисия отдает мне пачку и зажигалку. Фотография проститутки немножко отклеилась. Я зажигаю сигарету и глубоко втягиваю в себя дым, чтобы не быть похожей на Бастьена, который его тут же выдувает
Пьер принес в сумке обрезки разноцветной чертежной бумаги, клейкую ленту, ножницы и флуоресцентные фломастеры.
— Ну, Элиза-дура?
— Сто?
— Ты хочешь хулиганить или диктант писать?
— Диктант писать. Я люблю диктанты, потому сто они для больсых. А хулиганят дураки.
Тогда Бастьен удобно устраивает Элизу за насквозь прогнившим столиком, который мы позаимствовали с утонувшей в болоте лодки. Она садится на ствол поваленного дерева. Бастьен протягивает ей листок чертежной бумаги и фломастеры:
— Ты готова, Элиза-дура?
— Да. Красивая у тебя бумаска.
— Спасибо.
— И фломастеры тозе. Спасибо, что ты мне их дал.
— Не за что, дура.
После чего Пьер начинает диктант, после окончания которого Элиза протягивает мне листок, чтобы я сделала иллюстрацию.
Я читаю:
«Групавуха — сиксуальный акт любви ф каторам учаетвуит многа людей на ужинах, в комнатах или гдета ищо».
Элиза спрашивает меня, хорошая ли у нее будет оценка, я говорю, что да, и она успокаивается.
Чтобы проиллюстрировать групповуху, я рисую кучу совсем голых человечков в маленькой комнате и между каждой парой любовников — сердечко.
Потом Элиза отдает мне второй диктант и интересуется, достоин ли он тоже хорошей оценки.
«Мастурбацыя — сиксуальный акт ф каторам учаетвуит адин чилавек синоним ананисм, смотри изображение».
В виде сопроводительного изображения Патрисия нашла фотографию какого-то шведа с намазанным маслом телом, который держит в руках что-то, что не может быть его штукой, нет, такое невозможно. Швед смотрит на меня исподлобья. Мне кажется, что он молча призывает меня сделать то же самое.
Ну, что еще.
Патрисия кладет кусочек одуванчика глубоко в рот на язык и просит Бастьена достать его.
Бастьен начинает доставать.
Я наблюдаю за этой сценой, пуская колечки дыма.
Пьер говорит, что хотел бы посмотреть, что находится у меня в трусах.
Башка у него совсем не варит.
Остается Элиза, которая вообще ничего не делает. Даже не пускает колечки дыма.
Бастьен жует кусочек одуванчика, который он достал изо рта Патрисии.
— Элиза, ты играешь с нами?
— Не хотю играть.
— Почему?
— Принцессе не отень хотется.
— Ну, если твоя уродина не хочет играть, возвращайся тогда к маме, Элиза… Ах да, я забыл, что у тебя нет мамы, тогда, если твоя уродина не хочет играть, иди к папе, Элиза, давай, до скорого, мадемуазель Элиза-дура…
Элиза вытирает слезы Принцессой.
— Рашель, ты весь день будешь колечки дыма пускать?
— Э-э…
— Ты играешь?
— Э-э…
У меня есть две секунды, чтобы избрать свою судьбу:
Наблюдательница потолка у себя дома.
Обладательница золотой медали на чемпионате по игре «Клюедо» в категории «игрок играет сам с собой».
Или порочная женщина.
— Хорошо, а во что играем-то?
— Можно устроить партию в «салочки».
«Салочки»: догонялки, когда мальчики в бермудах задирают девочкам юбки и когда нельзя, чтобы до тебя дотронулись на лугу при всех, если не хочешь, чтобы тебя трогали за кустами, где нет никого.
Спустя немного времени прямо на лугу Бастьен залезает рукой в трусы Патрисии, я натираю себе тело листиком лавра, чтобы Пьер с удовольствием облизывал языком мою ароматическую грудь, а потрясенная Элиза плачет на холме.
А в это время целые семьи пауков плетут свитера вокруг наших бильбоке…
Сделать свой выбор
Затаить дыхание
Умчаться амазонкой не оглядываясь
На следующий день я заставляю Патрисию поклясться, что она никогда никому не скажет, что у меня начались месячные.
Она заставляет всех поклясться, что они никому не скажут, что она сказала им, что у меня были месячные, и все заставляют меня поклясться, что я не скажу Патрисиии, что они мне сказали, что она им сказала, что у меня были месячные.
Я клянусь, а потом иду сказать Патрисии, что наша банда сказала мне, что она им все рассказала. Мы ссоримся. Затем мы миримся, потому что иначе окажемся в дурацком положении.
Оказаться в дурацком положении: скучать друг без друга остаток каникул, когда вместе могли бы здорово веселиться, и все это из-за чепухи.
К концу лета банда увеличивается.
Мальчики и девочки из соседней деревушки кружат на велосипедах около нашего холма…
Особенно один. Чаще, чем другие.
Я говорю об этом Патрисии, она говорит, «правда?». Я отвечаю, хочешь, пари заключим? Она говорит, что у нее так тоже было, когда она однажды летом целовалась с братом Жан-Ми, и ты увидишь, Рашель, поцелуи взасос — это так классно, я ей говорю, ну, спасибо, а она говорит, «да не за что».
И в один прекрасный день я прокалываю шины своего велосипеда, чтобы мальчик из соседней деревни подсадил меня к себе на багажник.