Партактив в Иудее
Шрифт:
– Дела-а, - протянул Агафон, покачивая маленькой черной головкой с выразительными жульническими глазами, и нахмурил чело.
– А молодняк наш как? Эти... как их... Ромул с Кнехтом?
Софоний отщипнул от кисти виноградину.
– Ромул здесь. Его прокуратор пригрел. Да и мне, признаться, жалко салажонка. Пропадет он без нас в этом мире. Как Плиний Кнехт пропал. Пал, понимаешь, смертью храбрых при открытии Америки.
– Так ее вроде еще не открыли?
– удивился Агафон.
– Колумб-то еще не скоро родится. Ты что, хочешь сказать, римляне еще до испанцев в Новый Свет плавали?
– Мало мы еще знаем о нашей истории, - вздохнул
– Мы о будущем теперь больше знаем. Вот ты живешь, греком прикинулся, а какой ты, на хрен, грек? На что надеешься? Думаешь, Зевс тебе с талантом и заказами пособит? Думаешь, что своего Филарета переплюнешь?
Он невольно повысил голос. Посетители харчевни опять стали поглядывать на странную парочку. А действительно, что общего могло быть у пронырливого грека и настырного перса? Противоестествен был их союз, не отвечал он требованиям времени, даже наоборот - противоречил им. Но богатым людям в рот не заглядывают, богатые люди - они сами по себе, жуешь с ними рядом и радуйся. Правда, остроносенький грек особо богатым не выглядел.
– Я тебе так скажу, - вздохнул Агафон.
– На Зевса надейся, а сам не плошай. А что касается Филарета... Знаешь, Семеныч, плох тот рядовой воин, который не мечтает стать полководцем. Но Митрофана Николаича жалко!
– Сам виноват, - мрачно заметил Софоний.
– Сам ведь православный, крестили его папа с мамой, мог бы предполагать, чем его проповеди закончатся!
Еще немного оба посидели в молчании. Агафон Критский все вздыхал, поглядывая на сидящего рядом караванщика. Видно было, что хочется Агафону о чем-то спросить собеседника, да не решался он никак задать свой вопрос.
– Пойду я, - сказал караванщик, вставая из-за стола.
– Ты, э-э-э... Агафон... имей в виду. Я-то тебя простил, а вот другие... За них я не ответчик. А власть у них сейчас немаленькая. Если что, висеть тебе рядом с нашим Николаевичем рядышком. Голгофа, она, брат, шутить не любит.
Глава двенадцатая,
в которой объясняются некоторые аспекты иудейской жизни времен римской оккупации и появляется книжник Анна, в котором нетрудно узнать Ивана Акимовича Волкодрало
Во времена, о которых говорится в нашем рассказе, иудеи, по своей жизни и философским взглядам, которыми они смотрели на эту жизнь, делились на ессеев, саддукеев и фарисеев. Нет, были еще, конечно, и хлеборобы с землепашцами, но не о них речь.
Ессеи претендовали на особую святость, поэтому во всем, кроме ненависти к оккупантам, проявляли умеренность и постоянно боролись с обуревающими их страстями.
Супружество им было тягостным, а вот детей, особенно чужих, ессеи учить очень любили. Чужих детей воспитывать всегда легче своих, им ты знаешь, что можно сказать. В крайнем случае взял щенка за ухо, и тому сразу все стало до боли ясным.
Вместе с тем ессеи презирали богатство и, вступая в общину, передавали ей свое имущество.
Были у ессеев и странности. Одной из них было презрительное отношение к маслу, поэтому если кого из них и помазали, то истинный ессеи немедленно умывался и вытирался досуха. При этом надо учесть, что ессеи носили постоянно белые одежды. Ясно, что масло и белые одежды несовместимы. Если кто-нибудь и сомневается в этом, пусть наденет белый фрак на тракториста, занимающегося ремонтом своей машины, и посмотрит, что из этого получится. Могу поспорить, что я выиграю наш с ним спор, а еще более вероятно, что, узнав об условиях пари, мой визави откажется от дальнейшего спора..
Живут ессеи общинами, и это понятно -
Поскольку каждый ессеи ничего не имеет в отдельности от общины, то к товарищам по общине они относятся как к старым знакомым, даже если до того его никогда не видели. А почему? Потому что помазком, скажем, для бритья легче пользоваться, если ты человека знаешь и надеешься, что чесотки или фурункулеза тебе от него не передастся. Да и харчеваться у старого знакомого несравненно легче: знаешь, что ничем неординарным не накормят.
В каждом городе у ессея всегда готов и стол, и угол для жилья, поэтому настоящий ессеи ничего с собой в дорогу не берет, кроме оружия. Понятное дело, чем-то в дороге питаться необходимо, да и имущество общины желательно постоянно приумножать.
Друг другу они ничего не продают и друг у друга ничего не покупают, поэтому два ессея, волею случая торгующих пирожками на промтоварном рынке, могут даже умереть с голоду, если у них не окажется конкурентов, у которых можно спокойно поесть, не нарушая нравственных общинных установок. Сами у себя они ничего не возьмут, ведь у общины воровать нельзя, а платить деньги за свои же пирожки им будет жалко. А отнять у незнакомого человека закон и окружающие не позволяют.
Молятся ессеи преимущественно коллективно - утром они у Бога просят, а вечером его благодарят. Благодарят они Его искренне, даже если Бог их утренним просьбам не внял или легкомысленно пропустил эти просьбы мимо ушей.
В спорах они ведут себя крайне пристойно, как и при богослужениях, - никто не орет, не размахивает руками, каждый говорит по очереди, используя для своих речей все богатство иврита.
Самостоятельности ессей не проявляет, но если старший приказал зарезать какого-нибудь купца, будьте уверены, приказ этот будет выполнен неукоснительно и в кратчайшие сроки.
Где бы он ни появился, ессей старается распространять мир, даже если ему приходится применить для того силу или ненормативную лексику. Клятв ессеи не принимают и не клянутся, а тех, кого все-таки тянет на клятвы, почитают за скота. Поэтому на простое слово ессея можно положиться крепче, чем на торжественную и цветистую клятву кочевника. Там, где кочевник обязательно нарушит клятву и обманет, ессей будет стоять до конца, чтобы клятвы этой не давать.
Поэтому надо сказать, что ессей есть улучшенный вариант современного еврея. И это тоже понятно, ведь присоединиться к ессеям - это еще не значит получить передник, топорик и белое облачение. Приходится еще жить весь испытательный срок по заветам общины. Неудивительно, что это тяжкое испытание не всякий выдерживает. А после этого срока в течение двух последующих лет настоящие ессеи всякими обидными штучками и высказываниями испытывают самообладание и дух кандидата. Если во время этого тяжелого испытания топорик и передник тебе не понадобятся, а белое одеяние не придется застирывать - ты тоже самый настоящий ессей. После этого достаточно освободиться от принадлежащего тебе имущества, плохо относиться к супружеству и пообещать, что не станешь пытаться встать вровень с Богом и священниками, не будешь по собственному почину причинять зла людям, говорить правду, разоблачать лжецов, ничего не открывать врагам, но не иметь тайн от близких, а главное - чтить имена Ангелов, - и ты уже человек, который по праву владеет топориком, а тем более - ходит в белых одеждах.