Партактив в Иудее
Шрифт:
Не могу не сказать доброго слова о Петре. Если дом начинается с фундамента, то Петр есть краеугольный камень нашего дома. Тронь его - и дом рухнет. Но нет, товарищи, той силы, которая могла бы пошевелить Петра. Если уж он в социальную справедливость и всеобщее равенство уверовал, то уверовал навсегда. И никаким ортодоксам эту его веру не поколебать. На крест он, конечно, не пойдет и отречется даже в случае нужды, а потребуют того обстоятельства, Петр и трижды отречется, но отречение это, товарищи, будет мнимым, чтобы усыпить бдительность нашего общего врага и с новым задором
Он оглядел товарищей, сидящих под смоковницей.
– Иуда, - сказал он с некоторой печалью.
– У нас их. как вы все видите, сразу двое. Один - боевой товарищ, второй - порченый, словно плод высохшей смоковницы. К сожалению, кто из них есть кто, рассудит время.
– Да ладно тебе, равви, - сказал кариотянин, приближаясь к Иксусу с чашей.
– Что ты заладил свое - порченый... предаст... Дай я тебя поцелую!
Иуда обнял проповедника и неловко ткнулся ему в ухо сухими губами.
– Эх, равви, - пробормотал он негромко.
– Нет среди нас виноватых, жизнь просто такая сволочная!
Проповедник все понял. Он сразу обмяк и покорно, словно теленок, которого ведут на бойню, уставился на набегающих врагов. Первым к нему подскочил раб первосвященника Малх, больно схватил проповедника за локоть, но тут же взвыл от боли - стоявший рядом Симон ловко отхватил ему ухо мечом.
– Петя, - печально и укоризненно покачал головой Крест.
– Раб-то в чем виноват? Забыл, чьи интересы мы должны защищать? Вспомни, что я тебе о классовой борьбе рассказывал!
Малх, держась левой рукой за голову, прыгал вокруг Иксуса и причитал:
– Сотвори чудо, равви! Сотвори чудо!
– Пусть сотворит чудо тот, кому ты неправедно служишь, - хмуро заметил Иксус.
– Беги к нему в дом, может, книжник заставит прирасти к глупой голове отрубленное ухо?
Малх понял, что чудес не будет, и, как всякий обиженный, немедленно возжелал мести:
– Хватайте его! Се царь Иудейский!
Иксуса окружили переодетые римляне. Многие на ходу доставали из-под плащей короткие испанские мечи. Симон прикинул силы и незаметно сбросил свой меч в лавровые заросли.
– Не надо только руки ломать, - сказал с достоинством Иксус.
– Ведь не слуги Сауловы, не из mentowki, чтобы на невинного человека набрасываться. Скажите, куда идти, - сам отдамся в руки неправедного вашего закона!
Дюжий бритый детина в мятой хламиде - по облику видно, что римский легионер, на оккупированной территории таких сытых жителей не бывает подозрительно спросил у Симона, уже выкинувшего меч:
– Не ты ли слуга царю Иудейскому?
Симон смалодушничал.
– Знать его не знаю. Гуляя по саду, столкнулся я с этой подозрительной компанией.
Иксус сплюнул.
– Верно я говорил - не пропоет петух, а ты уже трижды предашь меня! Эх, Петр!
– А что Петр?
– нервно и по-арамейски отозвался тот.
– У нас за объявление себя царем знаешь что бывает?
Крест грустно оглядел своих сподвижников. Все смущенно отворачивались, Иксусу в глаза смотреть никто не спешил. В разговоры со слугами первосвященника, а тем
Иксус понял, что помощи ему ждать неоткуда, и опустил голову.
– Ваша взяла!
– хмуро сказал он.
– Чего уж там-ведите!
Вокруг него сгрудились легионеры и служители. Один из них уже записывал на пергаменте проступки Креста и его сподвижников.
– Хорош базарить!* - рявкнул один из гуляющих. Судя по голосу, он занимал чин не менее корникулярия.
– В узилище выделываться будешь! Отметь, - приказал он.
– При аресте оказывал сопротивление, речами своими пытался возбудить пьяную толпу и подстрекал ее к бунту!
* Да не галдите, сам знаю, что римляне так не говорили. Дается приблизительный перевод, близкий нам по звучанию.
Иксуса повели.
Иуда придвинул к себе кувшин с вином.
– Вот беда, - сказал он.
– И поцеловать никого нельзя без особой опаски!
А над Гефсиманским садом летали сумасшедшие нетопыри и попискивали негромко. Кто бы вслушивался в этот писк! Но найдись такой, чтобы вслушался, непременно показалось бы ему:
– На крест! На крест! На крест!
Фома Дидим оглядел всех присутствующих белым бешеным глазом:
– Продали учителя? Чего молчите, человека на крест, может быть, повели, а вы о новом Исходе думаете?
Иуда поставил на стол две корзинки.
Одна корзинка была со смоквами весьма хорошими, каковы бывают смоквы ранние, а другая корзинка - со смоквами весьма худыми, которых по негодности и есть нельзя. Сунул рукою в одну из корзинок, да ошибся.
– Вот ужас-то, - сказал он, осознав ошибку.
– Благохоты, никому верить нельзя!
А над Гефсиманским садом сгущались южные сумерки, тянуло свежим ветром с моря, пахло печеной бараниной, вином, кровью, имперским злым насилием, и еще доносился странный и непонятный для иудеев и римлян запах. Социализмом пахло, религиозным социализмом с человеческим лицом. А чего еще можно было ожидать от первого секретаря райкома партии, хлебнувшего шипучего вина горбачевской перестройки? Смешение материализма и веры в Бога порой дает поразительный результат.
Привычные понятия меняют свой прежний смысл. Арестованного националиста объявляют интернационалистом, демократа - казнокрадом, обжору - алкоголиком, коммуниста - индивидуалистом, истинного последователя древнегреческих философов объявляют предтечами ницшеанства, гегелизма, марксизма и ленинизма. Господи, сколько терминов существует! Слава богу, ни один из них не соответствует случайно сложившемуся положению вещей, это обычный терминизм, а никак не постижение сущности.
Найдутся люди, которые упрекнут автора в несправедливости оценок. Заранее соглашаясь, тем не менее автор вправе заметить, что человек может позволить себе определенную несправедливость в суждениях и оценках действительности. Эта маленькая субъективная несправедливость несколько смягчает несправедливость действительности, что окружает самого человека.