Партиалы
Шрифт:
Но чуда не происходило. Впереди было всего четыре дня.
Кира медленно брела по городу. Ей хотелось пойти домой и завалиться спать, но вместо этого она просто шла куда глаза глядят, потому что слишком устала за день. Она шагала по темным улицам мимо тихих домов, по растрескавшимся тротуарам и грязным грунтовкам, укатанным машинами. Ночью Ист-Мидоу казался таким же необитаемым, как и мир за его пределами: люди и животные не давали городу зарасти травой, но дома стояли неосвещенными, улицы опустели, вокруг царила тишина. Днем хоть сновали люди, пусть их было и немного; ночью город превращался в развалины прежней цивилизации.
Кира завернула за угол и только тут поняла, где находится и куда все это время, сама не сознавая, направлялась, с той самой минуты, как покинула работу. На этой улице жил Маркус. Кира застыла на углу и принялась считать дома: пятый, четвертый, третий, второй, первый, а за ним, справа, – дом Маркуса. Несколько лет Маркус делил кров с пожилым опекуном, потом, когда тот умер, переехал к другому приемному родителю, а в шестнадцать лет перебрался в собственный дом. Это было несложно: достаточно найти жилище в хорошем состоянии, сделать уборку – и занимай себе на здоровье. Хозяева давным-давно умерли, банки прекратили существование, и каждый мог при желании иметь два, четыре, пять, даже десять домов. Некогда на Лонг-Айленде проживали миллионы людей. Прежний мир был одержим потреблением. Теперь же вещей оказалось больше, чем нужно, а людей – жалкая горстка.
Кира заметила в окне тусклый желтый отблеск, моргнула, всмотрелась: свет горел у Маркуса. Почему он не спит? Ведь уже поздно. Не спуская глаз с огонька, девушка пошла вперед, осторожно переступая через избороздившие тротуар трещины от корней деревьев. На столе горела свеча. Кира остановилась на лужайке и заглянула в комнату: свеча, кресло и в нем Маркус, заснувший сидя. В голых стенах торчали гвозди, на которых когда-то висели фотографии: теперь их сняли, убрали в коробки или вообще выбросили. Кира не сводила глаз с Маркуса; внезапно он проснулся, поднял голову и посмотрел на нее.
Он не встал, ожидая, что она зайдет в дом. Но Кира не двигалась и молча смотрела на него.
Свеча мерцала.
Маркус покинул кресло и вышел из комнаты. Входная дверь приоткрылась. Не успев осознать, что делает, Кира взбежала по ступенькам. Когда Маркус вышел на крыльцо, она бросилась к нему и уткнулась лицом в грудь. Маркус крепко обнял Киру, она закрыла глаза и вдохнула его запах, такой знакомый и родной. Ей было приятно чувствовать близость Маркуса, его силу. Сколько Кира себя помнила, он был с ней, и его присутствие в жизни было реальнее всего прежнего мира. Да, родилась она там, но жизнь ее составляло все, что было сейчас: Ист-Мидоу, Маркус, даже РМ. Кира подняла голову, и их с Маркусом губы встретились в долгом, отчаянном, страстном поцелуе.
– Прости, что я не поехал с тобой, – прошептал Маркус. – Я казнил себя за это каждый божий день.
– Тебя могли убить, – покачала головой Кира и снова поцеловала Маркуса.
– Но я должен был быть с тобой, – настаивал Маркус. – Я должен был тебя защищать. Я тебя люблю.
– А я тебя, – нежно ответила Кира, хотя внутренний голос и сказал ей: «Ты не нуждаешься в защите».
Однако она отогнала эту мысль. Сейчас Кире больше всего на свете хотелось быть с Маркусом.
– Вы его поймали?
Кира замялась: ей не хотелось ни говорить, ни думать о партиале. Наконец она неохотно кивнула:
– Ага.
– По городу ползут слухи. Все в курсе, что отряд Сети обороны привез кого-то с западной части острова, но кого именно – никто не знает. Нетрудно было догадаться.
Кира напряглась, вспомнив, как неспокойно было в городе накануне их отъезда. Общество оказалось на грани гражданской войны.
– А кто-то, кроме тебя, догадался?
– Вряд ли, – ответил Маркус. – Мало кому придет в голову, что можно вот так взять и привезти в Ист-Мидоу партиала.
– Может, и мало кому, – возразила Кира, – но рано или поздно кто-то все-таки догадается. Не сейчас, так потом.
Ей вдруг стало холодно. Она отстранилась от Маркуса и потерла руки. Маркус обнял ее и завел в дом.
– У нас и без этого забот хватает, – вздохнул он. – Пока вас не было, на город снова напал Голос, причем на этот раз урон оказался серьезным. Они убили или похитили всех служебных собак в питомнике, так что теперь Сеть обороны не сможет…
Кира схватила Маркуса за руку:
– Они напали на питомник? Там же работает Саладин!
– Да, наш вундеркинд, – кивнул Маркус. – Самый юный житель планеты. Они забрали собак, его самого и половину тех, кто с ним работал. Это стало для всех серьезным ударом. Без собак мы не сможем напасть на след Голоса, а без Саладина… как будто бандиты пнули щенка и украли у нас ребенка. Народ требует объявить Голосу войну.
– Но зачем им понадобился Саладин? – удивилась Кира. – Чтобы разозлить народ? Мятежники, похоже, готовы из кожи вон вылезти, лишь бы нам насолить. Едва ли после этого люди проникнутся к ним сочувствием. Может, Голос как раз и добивается, чтобы мы развязали войну?
– Не исключено, что мальчишку похитили ради выкупа, – предположил Маркус. – Теперь, когда Саладин у них в руках, им будет легче на нас давить. Тем более что они оставили записку.
– Записку?
– Ну, не совсем записку. Намалевали на стене питомника граффити высотой в семь метров. А требование у них прежнее: «Отмените Закон надежды».
Кира прошла через пластиковую трубу.
– Доброе утро, – машинально поздоровалась она и замолчала, удивившись сама себе. Когда она стала относиться к партиалу, как к человеку?
Пленник, разумеется, ничего не ответил, даже ухом не повел. Неужели спит? Кира подошла ближе, стараясь не шуметь, и тут партиал застонал, закашлялся, повернул голову набок и сплюнул.
– Что вы… – Кира осеклась.
Слюна была красной от крови.
Кира бросила папки с бумагами, подбежала к пленнику и осторожно приподняла его голову. Лицо партиала почернело от синяков и запекшейся крови.
– Что случилось?
Партиал снова застонал и медленно открыл глаза:
– Кровь.