Шрифт:
Николай Владимирович Богданов
ПАРТИЯ СВОБОДНЫХ РЕБЯТ
(ПИОНЕРСКИЕ ПОВЕСТИ)
ВЫСТРЕЛ В НОЧНОМ
Однажды на свет костра, зажженного на берегу реки метелкинскими ребятами, приехавшими в ночное, вышел неизвестный человек в солдатской шинели внакидку, с тощим вещевым мешком за плечами. Он слегка прихрамывал, опираясь на тросточку, вырезанную из прибрежного тальника. Стоптанные сапоги были в пыли - по-видимому, шел издалека.
Но ни одна собака не брехнула на незнакомца, словно это был и не чужой человек.
Он полюбовался
– Идет-бредет солдат, призадумался. Денег нет, табак весь, а есть хотца. Видит, под мостом ворона дохлая.
Взял ее на всякий случай, ощипал. Синяя, тощая, а бросать жалко... трофей! Вошел в город, подошел к богатым домам и давай под окошком выпевать: "А вот пава заморская, синяя, как слива угорская! Кто паву с приправой не едал, тот заграничного вкуса не видал. Отменно райская птица, цена не подступиться!" Заслышав такое, купчихи окошки открывают и друг перед дружкой цену набивают, зазывают солдата: "Зайди-ка, зайди, служивый".
Послушал путник, покачал головой и усмехнулся:
во все времена хитрые старики табунщики, чтобы самим не заснуть да ребят потешить, рассказывали в ночном такие сказки-побаски. Две революции прошли, гражданская война недавно отгремела, и мальчишка вон в буденовке сидит, а дед рассказывает по-прежнему эту чепуху.
Не успел солдат это подумать, как в ночи раздался разбойничий посвист, топот коней, щелканье кнутов, и сидевшие у костра мальчишки вскочили с криком "Алдохины!" и бросились к своим лошадям. Только один, в буденовке, замешкался у костра. Он тоже порывался бежать, но наступал босыми ногами на полы длинной свиты, волочившейся по земле, и топтался на месте.
И тут его настигли всадники. Это были тоже мальчишки, на неоседланных конях. Они стали крутиться вокруг паренька в длиннополой свите и доставать его кнутами. Парекек отбивался уздечкой, закрывая глаза рукавом.
– Не уйдешь, Мама-каши-попробуй-нашей!
– кричали всадники, наседая на него.
– Вы что, конями давить?
– всхлипнул вдруг паренек и, выхватив из костра головню, стал тыкать в морды лошадей. Кони шарахались в стороны. Одна лошадь поднялась на дыбы, и всадник скатился с нее, как с горы.
Мама-каши насел на него сверху и стал колотить головешкой.
На помощь свалившемуся подскочили сразу двое и ударами кнутов сбили с паренька буденовку. При скупом свете костра путник увидел, как на плечи Мама-каши упали освобожденные из-под головного убора косы.
Один из всадников сразу воспользовался этим и, перегнувшись с коня, ухватил девчонку за косы и потащил за конем, как какой-нибудь дикий половец полонянку.
Тут незнакомец, несколько растерявшийся при виде внезапной мальчишеской драки, выхватил из кармана наган, крикнул страшным голосом: "Кончай базар!" - и выпалил в воздух.
И крик и выстрел ошеломили дерущихся, как гром среди ясного неба. Всадники повернули прочь и скрылись так же внезапно, как появились. А хозяева костра стали собираться к огню, кто на коне, кто пеши, кто утирая нос, кто прихрамывая.
– Это что ж такое?
– сказал солдат, убирая в карман револьвер.
– Это что же у вас делается на пятом году Советской власти?
Никто не ответил. Все ребята шумно дышали.
– Кабы не косы, я бы им показала, - отозвалась баском Мама-каши, заправляя волосы под буденовку.
– Кабы они лошадей в болото не загнали, мы бы им не поддались...
– А то мы спешенные, а они на конях.
– Я одного стащил за ногу, а это Макарка... батрак - у него кулаки мужицкие... Кабы он за нас был, мы бы кулачыо показали...
– сказал лобастый мальчишка, отирая пот.
Все словно застеснялись, что незнакомцу пришлось за них вступиться и прекратить драку своим вооруженным вмешательством.
НЕМНОГО О ПРОЗВИЩАХ
– А ну, давай все к костру. Да огня поярче. Поговорим толком, что к чему!
– скомандовал солдат и, сбросив с плеч шинель, уселся на нее и стал закуривать трубку от красного уголька из костра.
Ребята подкинули хворосту, и костер разгорелся.
– Что, заехали на чужой выпас, что ли? В чужие луга? Это лощинка не вашей деревни?
– Наши это луга, - ответил лобастый, - и на той и на этой стороне Мокши, это все наше, метелкинское.
– Вы из Метелкина, значит. А эти откуда же, свистуны?
– Это не свистуны, это Алдохины. Они- нас вот уж с которого лужка сгоняют. Для наших, говорят, коней - где трава поровней, а по вашим, говорят, клячам вся полынь плачет!..
– И вы не можете справиться с захватчиками? Да много ли их?
– Не так много. Да больно уж они дружные, кулачье, как волчья стая.
– Значит, вы беднота, сиротство?
– То-то вот, у нас, почитай, у половины отцов нет.
Кто на германской, кто на гражданской войне пропал.
Вот Антошка-лутошка, так он даже отца не знает.
– Я мамкин, - улыбнулся мальчик, длинный, тонкий и белый, как ободранная липка-лутошка.
– А вот у Мамы-каши отец безногим с войны вернулся - не работник, ребят вовсе нету, одни девчонки... Вот и приходится ей с нами в ночное ездить.
– Странное у тебя прозвище, - удивился прохожий.
При этих словах девчонка надвинула поглубже на лоб отцовскую буденовку, прикрывавшую косы.
– А это у нее с детства. Ребятишек в дому было много, а каши на них было мало, вот она все и ревела: "Мама, каши" да "мама, каши". Так ее и прозвали. Настоящее-то у нее имя - Даша.
– У нас всякие прозвища есть - вон Сережка, а зовут его Урван. А по какой причине? Было такое дело: во время пожара курица обгорела, он ее лаптем стукнул, а из нее яичко выкатилось. Сережка подобрал да и говорит: