Партия в баккара
Шрифт:
Следом за ним встал Джим Бэрнет. Каким чудом его лицо, его фигура, весь его облик преобразились в Максима Тюилье, которого он только что отстранил от игры и чье место занял? Максим Тюилье был молодым человеком лет тридцати, в плотно облегающем пиджаке, с гладко выбритым подбородком, с золотым пенсне на носу, болезненный и нервный с виду. Джим Бэрнет превратился в него. Медленным шагом автомата он направился к ротонде, выражение его лица, то жестокое и неумолимое, то нерешительное и испуганное, свидетельствовало о том, что человек этот способен совершить ужасное злодеяние, а быть может, трусливо обратиться в бегство, так и не совершив его. Игроки не видели его в лицо. Но зато видели судьи. Они забыли о Джиме Бэрнете, перед ними был Максим Тюилье, промотавшийся игрок, догонявший своего врага-победителя. С каким намерением?
Представление драмы — выдуманной или воспроизведенной — было до того реальным, что появления Джима Бэрнета ждали в полном молчании.
Потом, после нескольких минут, казавшихся вечностью, преступник — разве можно было назвать его иначе? — вышел. Неуверенной походкой, словно в галлюцинации, он вернулся к своим друзьям. В руке он держал четыре пачки денег. Одну из них он бросил на стол, а остальные насильно рассовал по карманам трех игроков.
— Поль Эрштейн, с которым я только что объяснился, поручил мне вернуть вам эти деньги. Он отказывается от них. Пойдемте отсюда.
В четырех шагах от него стоял Максим Тюилье, настоящий Максим Тюилье, с мертвенно бледным, искаженным лицом. Джим Бэрнет обратился к нему:
— Это было так, не правда ли, сударь? В основном сцена воспроизведена? Хорошо я сыграл роль, которую вы сыграли в тот вечер? Хорошо я изобразил преступление?.. Ваше преступление?
Казалось, Максим Тюилье оглох. Голова его была опущена, руки повисли.
Тогда Бэрнет бросился к нему.
— Итак, вы сознаетесь? Впрочем, у вас нет другого выхода. У меня в руках все доказательства. Американский кастет тоже... Я могу установить, что вы всегда имели его при себе. Проигрыш доконал вас. Я узнал, что дела ваши из рук вон плохи. Ни гроша денег для платежей в конце месяца. Полное разорение. И тогда... тогда вы ударили его. Не зная, куда девать оружие, перелезли на балкон и сунули кастет в землю.
Бэрнету не нужно было утруждать себя: Максим Тюилье не оказывал ни малейшего сопротивления. Он сознался.
По залу пронесся гул. Следователь, склонившись над обвиняемым, записывал невольное признание. Отец Поля Эрштейна хотел броситься на убийцу. Инженер Фужере кричал от ярости. Но, пожалуй, наибольшее ожесточение проявили друзья Максима Тюилье. Особенно один из них — старший и самый именитый Альфред Овар осыпал его ругательствами.
Он швырнул пачку ассигнаций в лицо Максима Тюилье, два других в возмущении стали топтать деньги, внушавшие им отвращение...
Вскоре наступила тишина. Стенающего Максима Тюилье в полуобморочном состоянии увели в другой зал. Один из инспекторов поднял пачки денег и передал их судьям. Г-на и г-жу Фужере, как и отца Поля Эрштейна, попросили удалиться, после чего они поблагодарили Джима Бэрнета за его прозорливость.
— Это,— сказал он,— крушение Максима Тюилье — всего лишь банальная сторона драмы.
Джим Бэрнет направился к трем промышленникам, которые вполголоса беседовали, подошел к ним и слегка коснулся плеча г-на Овара.
— Можно вас на два словечка, сударь? Я полагаю, что вы могли бы внести некоторую ясность в еще весьма темное дело.
— А именно?
— Речь идет о роли, которую играли в нем вы, сударь, и ваши друзья.
— Мы не играли в нем никакой роли.
— О, разумеется, я имею в виду не активную роль. Тем не менее, в деле имеются некоторые смущающие меня противоречия, на которые мне хотелось бы обратить ваше внимание. Вы заявили на другой же день утром, что последние три партии в баккара были вами выиграны, в результате чего игра кончилась вничью, и вы спокойно разъехались по домам. Но это заявление опровергают факты.
Г-н Овар покачал головой.
— Здесь действительно произошло недоразумение. На самом деле в результате трех последних партий наш проигрыш удвоился. Когда Поль Эрштейн встал, Максим Тюилье, который с виду вполне владел собой, последовал за ним в ротонду, чтобы выкурить сигарету, а мы остались втроем. Минут через семь-восемь он вернулся и сказал нам, что Поль Эрштейн не принимает всерьез эту игру, происходившую под винными парами, и решил вернуть нам деньги при условии, что все это останется в тайне. Якобы в конце игры, если об этом заговорят, вышла ничья.
— И вы приняли это предложение! Этот ничем не оправданный подарок! — воскликнул Бэрнет.— И, приняв его, вы даже не сочли нужным поблагодарить Поля Эрштейна!
— Поймите, сударь, было четыре часа утра. Мы были возбуждены. Максим Тюилье не дал нам времени на размышления.
— Но на другой день вы узнали, что ваш партнер убит.
— Да, убит, разумеется, после нашего отъезда, что ничего не меняло.
— И ни на одну минуту у вас не возникало подозрения против Максима Тюилье?
— По какому праву? Это человек нашего круга. Отец его был моим другом, я знаю его с детства. Нет, мы ничего не подозревали.
– — Вы в этом твердо уверены?
Джим Бэрнет произнес эти слова ироническим тоном.
— Во всем этом деле доминировал психологический фактор доверия, которое вы внушали. Практически преступление могло быть совершено либо лицом, находившимся в помещении, либо проникшим туда извне. Но с самого начала следственные органы приняли вариант, что преступление совершил человек, пришедший извне, ибо априори нельзя подозревать группу лиц, состоявшую из четырех богатых промышленников, высокочтимых кавалеров ордена Почетного легиона, пользующихся безупречной репутацией. Кто мог допустить, что три такие важные персоны могут быть соучастниками Тюилье? Между тем это было именно так, и я это сразу понял.
Альфред Овар вздрогнул:
— Вы с ума сошли, сударь! Мы — соучастники преступления?
— Ну, не совсем так. Вы, разумеется, не знали о его намерении, когда он последовал в ротонду за Полем Эрштейном. Однако вам было известно, что он пошел туда в смятенном состоянии. А когда он вернулся, вы знали, что что-то произошло.
— Мы ничего не знали!
— Нет, знали, что стряслось что-то страшное. Может быть и не преступление, но и не простой разговор. Что-то страшное, повторяю, что позволило Максиму отдать вам ваши деньги.