Партия
Шрифт:
– Борщик. – Анжела села со мной.
– Да… если бы у меня была ресторация, я бы наряжал официанток в длинные изящные платья, а эту блузку и юбку стоит надеть на вашего хозяина.
Она повела пальцем по графину и повернула ко мне. Там был кривой смайлик.
С минуту я бездарно молчал, ел и пил. Потом прорвало.
– Вот, Анжела, живёшь, занимаешься чёрт-те чем, вроде всё имеешь, а потом – бац! и всего этого нет. Знаешь, я как-то видел муравья, тащащего гусеницу в разорённый муравейник. Понимаешь? Муравейника нет, а он тащит… Если сравнивать себя с муравьём, то всё ещё хуже. Он в более выгодном положении, ему не надо думать, а мне постоянно приходится. Правда, нет муравейника – нет цели, зато всё просто. Моя схожесть с этим муравьём – в отсутствии цели.
Рупор надрывался новостями:
– Человек, желающий умереть, крайне неравнодушен к жизни. Будь он к ней равнодушен, совершал бы подвиги, делал бы безумные поступки, правда, на это нужна воля, как у партизана. – Я помолчал и продолжил: – Лично мне сейчас интересна только смерть. Какова она и что после неё? Если там есть продолжение, то тогда не страшно, а если всё обрывается, то куда денется моя память и окружающее, вот ты, например. Перейдёт в другое качество? Станет частью мирового пространства, бесконечного космоса?
Стало стыдно от глупого пафоса, и я махом допил водку.
– Вернуть бы солнечное детство, когда всё впереди – и первая женщина, и первое похмелье, и заоблачные мечты. Наверное, можно прожить жизнь радостно и счастливо, только для этого надо умереть ребёнком.
Официантка не поддерживала беседу, смущая меня красивой внешностью. И конечно, с ней следовало говорить о другом, но я безрадостно продолжал всё о том же.
– Странно, но почему-то очень не хочется помереть позорно; как мне рассказывал знакомый мужик-автослесарь, сидевший на зоне, там один зэк умер во время онанизма, сердце не выдержало, представляешь, член ещё работает, а сердце уже остановилось…
– Вас как зовут? – наконец спросила женщина.
– Эмир Кустурица.
– Эмма. Тебя жена бросила?
– А-а, всё просто… ну, да, так и есть. Ещё двести принеси.
И опять попа, и снова я воздержался.
– Только не удивляйся, покажи ногу, то есть стопу. – Эмма села ко мне поближе.
– Зачем?
– Ну, покажи, не бойся, здесь никто не увидит. Я гадаю по стопе.
Я снял туфлю и серый носок. Она вгляделась своими огромными тёмно-карими глазами в мою кожаную подошву.
– Ясно…
– Ты будешь работать или нет! – вдруг заорал давешний мужик в углу.
Эмма ответила ему на незнакомом языке, я разобрал только мат.
– Может, его отп…
– Не стоит, лучше я тебе скажу кое-что интересное. – Она накрыла мои кисти своими ладонями. – Ты – урим.
– Дальше.
– Если проще, то медиум. Ты можешь видеть и слышать то, чего никогда не смогут другие. – Эмма не отрываясь смотрела мне в глаза, так что становилось жутковато.
– И чего мне с этим делать?
– Сам ты ничего не сделаешь, тебе нужен проводник. Вот что. – Она обернулась, поглядев на висевшие часы. – Моя смена кончилась, пойдём со мной, только я быстро переоденусь.
Женщина встала и юркнула под стойку. Странное чувство захватило меня, затмившее все переживания и впечатления последних дней.
Осмотревшись вокруг, я увидел только скандалиста с пухлой девочкой, они, надувшись, сидели в углу у пустого столика. Больше в кафе никого не было, за время моего присутствия в него никто не заходил. В графинчике плескалось ещё грамм сто. Выпил я много, однако, учитывая вчерашнее возлияние, опьянение было несильное, у меня всегда так. Я налил себе ещё рюмку, тут как раз Эмма выскочила из-под стойки.
– Давай выпивай, и пойдём. – Она схватила меня за руку.
Не могу не отметить её наряд: чёрно-жёлтая юбка с византийским орнаментом, помню, видел такой в отцовской книжке, он у меня был архитектор, и серый платок с рукавами, покрывающий голову, не знаю, как называется.
Уходя, я краем глаза заметил, как девочка положила своего зверька на мой стул.
– А зачем она это делает?
– Лучше не спрашивай.
Мы вышли на улицу и обошли дом, в котором располагалось кафе. С тыльного фасада имелась деревянная дверь с мутной табличкой советских времён, понять, что на ней значилось, было нельзя. Моя спутница бесшумно открыла её загодя приготовленным ключом. Раскрошенные бетонные ступеньки вели вниз, обрываясь темнотой. Пахло, как ни странно, свежестью озона. Женщина спустилась чуть вниз, пошарила рукой по стене, находя выключатель. Тусклое освещение где-то внутри не дало представления о помещении. Она сошла ниже, обернулась ко мне, приглашая последовать за ней и закрыть дверь. Стыдливое чувство страха, возникшее поначалу, сменилось презрением к нему. Я прикрыл дверь, которую, как мне показалось, кто-то снаружи запер. Слыша еле уловимый, знакомый запах по ту сторону входа, я стал спускаться вниз. На шестой ступени я вспомнил его, это был дух посетителя кафе.
Cf8 – e7
Я – домен: эукариот
царство: животные
тип: хордовые
класс: млекопитающие
род: люди
вид: человек бессмысленный
Всё это ложь! Никакого бизнеса, никакой жены у меня и в помине не было. И ничего такого волшебного, типа встречи с Шамаханской царицей, тоже! Тошнота!!
Жизнь моя самая обыкновенная: школа со средним результатом, откос от армии, год безделья, строительный техникум, работа от случая к случаю. Личные качества тоже так себе, много вру, много пью, иногда пробую наркотики. С бабами постоянная ротация. Подленько вспоминаю сейчас, как одну по-настоящему любившую меня девушку заставлял делать всякие гадости, а потом мерзко бросил. Когда вижу девчонку с парнем со спины, то радуюсь, обойдя их, если она оказывается страшной. Родители у меня довольно заурядные: мать – машинистка на пенсии, отец – дорожный инженер, тоже на пенсии, но совмещает её с работой. Познакомились они на каком-то строительстве, в каком-то СМУ, так вместе и стали пахать. У меня есть старшая сестра, с которой я почти не вижусь, она рано вышла замуж и уехала в Питер к мужу. Живу с родителями, в последнее время исключительно на их деньги, ору на них, когда мне делают замечание насчёт работы. Тусуюсь с друзьями-гопниками, с пьяными или обдолбанными девками, бренчу на гитаре, последнюю книгу прочитал полгода назад, Стивен Кинг, «Грузовик дяди Отто». Вот и всё.
Как обычно, я встал в десять часов, ненавистно скомкал простыню с одеялом, кинул вместе с подушкой в шкаф. Сходил в туалет, стульчак я не поднял. Моча сегодня была светло-жёлтая, а не тёмно-оранжевая, это потому что вчера был трезвый день. Опухшую рожу так не хотелось брить, но, пересилив себя, я сделал это. Да, конечно, двадцати пяти мне не дашь, скорее тридцать пять. Но фигура пока в порядке, всё-таки долго занимался спортом, даже второй разряд по бегу получил.
На кухне мама стряпала блины, буркнув «доброе утро» и не получив ответа, налил себе чай, достал из холодильника колбасу и уселся жрать.
Мама молча села напротив и стала не отрываясь смотреть мне в глаза. Её всегда уставшие очи увядшей красавицы выражали упрёк. Терпеть этого не могу, так как понимаю, кто из нас прав. Не доев бутерброд, я, чертыхнувшись, встал из-за стола. Уйдя к себе в комнату, включил компьютер, но интернет отрубили за неуплату, и я в раздражении отомстил неповинному компу, вырвав штепсель из розетки. В окне была умирающая весна, но долго стоять и смотреть на тошнотворно изученный гольянов-ский двор было погано, поэтому, взяв гитару, я стал наигрывать мелодию, подслушанную у Muse, не знаю, как называется. Перебирал струны и думал: «Ничего хорошего не маячит, даже интересного не предвидится… может… вечером к Светке напроситься и наконец её трахнуть, только винища ей побольше влить… а деньги где?.. Да-а… Туго! Мать бабла совсем не даёт… занять?.. Да кто даст… или гопнуть кого… так как? а? Выбор всегда есть, как на копчике у одной знакомой было набито… хотя какой тут выбор… Раньше, учась в школе, жил от выходного до выходного, потом занимался бегом, футболом и жил от матча до матча, бросил, начал жить от пьянки до пьянки, дальше от пьянки-свидания до пьянки-свидания, зашибись житуха!.. Эх, найти бы бабу, пусть в возрасте, но с квартирой ближе к центру, желательно обеспеченную, и переехать к ней… А-а, хорош, всё нормально, надо с деньгами что-то придумать».