Партизанка Лара
Шрифт:
– Про что же такое они говорили, что ребятам слушать нельзя?
– Вроде про охоту. Мамка ругала папку, зачем согласился. Сказал бы: «Откуда мне ихние тропы знать».
Ведро выскользнуло из рук девочки и заколыхалось на воде.
– Ой, уплывет! Ой, утопнет! – засуетился Митя.
Он разыскал суковатую палку и помог девочке подцепить и вытащить ведро.
– Спасибо, Митя. А за что еще мать отца ругала?
– За лисапед. Зачем папка на нем в Тимоново покатил. Никто бы не знал, что у нас лисапед.
Мите надоело воевать с лягушками, он убежал на улицу. А девочка все еще сидела у пруда.
Митя думает, что отца позвали охотиться на зверя, а ей кажется, что это охота на людей, на партизан. Немцы хотят, чтобы дядя Родион показал им партизанские тропы: он знает Тимоновский лес, у него есть велосипед.
Они поедут на разведку завтра утром. Сбор здесь, на усадьбе. Поэтому тетя Дарья и уводит детей.
Надо будет увести и бабушку. Но этого мало. Если бы можно было помешать немцам!.. Что бы такое придумать?
Стемнело. Окна дядиного дома засветились, как глаза ночной хищной птицы. Девочке казалось, что из темноты на нее смотрит громадный филин и грозится: «Не вздумай стать мне поперек дороги, берегись!»
Их приехало утром трое. Один из немцев, долговязый, с жестким, словно выпиленным из дерева, лицом, кое-как говорил по-русски. Он сказал, что, по русскому обычаю, перед дорогой надо выпить и закусить.
Дядя Родион поежился, но не посмел спорить. Немцы прислонили свои велосипеды к завалинке, и хозяин повел непрошеных гостей в дом.
Спустя полчаса дверь открылась. Впереди всех шел долговязый. Его лицо раскраснелось, он даже насвистывал какой-то мотив.
Долговязый подошел к завалинке, и свист оборвался.
– Может, насосик?… – услужливо подскочил дядя Родион, увидев, что немец судорожно щупает шины.
Сильный удар кулаком сшиб печеневского старосту с ног. Долговязый что-то сказал товарищам, и три солдата зашагали по усадьбе, держа автоматы наготове.
Печеневский староста, кряхтя и охая, поднялся с земли. За что его били? Почему долговязый кричал «Партизан!»?
Дядя Родион, в свою очередь, пощупал велосипедные шины, и холодные мурашки пробежали по его спине. Шины были дряблые: где порезаны, где проколоты. И впрямь: пока они выпивали и закусывали, на усадьбу пробрался какой-то отчаянный партизан. Среди бела дня под окном у старосты портит шины. Ничего не боится, злодей…
Теперь он уже далеко.
Ищи ветра в поле.
Надо было убедить немцев, что с утра (дядя Родион сам видел, как Лара увела бабушку) ни одной живой души на усадьбе не было: никто партизану не помогал.
Дядя Родион пошел к погребу, который обыскивали немцы, пошел не по дорожке, а по огороду, напрямик.
Над еще не вскопанными, по-зимнему приплюснутыми грядками желтым лепестком носилась бабочка лимонница. И вдруг в борозде между грядками что-то сверкнуло гораздо ярче, чем крылья лимонницы. Будто в борозде зажегся зеленый огонек.
Дядя Родион нагнулся. У его ног поблескивал на солнце осколок бутылочного стекла.
Мало ли сора валяется на земле весной! Но на этом осколке была кровь.
Сказать немцам? Но если партизанам станет известно, что он помогал в поисках, пули ему не миновать.
Дядя Родион наступил сапогом на зеленый огонек, и стекло, хрустнув, ушло в землю.
Он ничего не видел. Его дело сторона. Он ничего не нашел. Пускай ищут сами.
Но найти преступника немцам так и не удалось.
Когда они покидали усадьбу, с бранью волоча свои испорченные велосипеды, печеневский староста предусмотрительно отошел в сторону. Он боялся, как бы долговязый на прощание еще раз не стукнул его кулаком. Наконец они ушли. И староста отправился осматривать разгромленный дом.
Немцы все пораскидали, сломали табуретки, порвали занавеску, в погребе перебили крынки с молоком.
Чтоб немного утешиться, дядя Родион решил осмотреть баньку, где тоже шарили немцы. Все-таки ему будет легче, если окажется, что в убытке не он один.
Он просунул голову в единственное окошко, но ничего рассмотреть толком не смог. Потолок над ним вдруг загудел, из щелей посыпалась земля.
Кто-то топтался под крышей по крохотному чердаку. Немцы не догадались туда заглянуть, а там, наверно, и спрятался злодей.
Бежать, звать на помощь было уже поздно. Дядя Родион прижался к коньку избы. Он не мог видеть человека, который спускался без лестницы, прямо по стене. Он только слышал, как под невидимыми ногами шуршат бревна.
Если, спустившись на землю, злодей повернет вправо, он не заметит печеневского старосту, а если он свернет влево… У дяди Родиона перехватило дыхание: шаги послышались слева. Но вместо рослого парня с гранатой на поясе из-за угла выскользнула худенькая девочка.
И эта поганка заставила печеневского старосту дрожать!
– Стой! – загородил племяннице дорогу дядя Родион.
Девочка мгновенно спрятала руки за спину, но все же он успел заметить, что ее правая рука замотана платком.
– Почему руку прячешь? Прячь не прячь, все равно я знаю, как ты ее окровенила, – ты сперва стеклом немецкие шины резала, а уж потом догадалась их булавкой колоть!
Лара молчала. Ее правый глаз сильно-сильно косил.