Партизанка Лара
Шрифт:
Кто эти люди? И опять по избам зашныряли полицаи.
– Что-то тебя, красотка, целую неделю на улице не было видно?
– Потому что хворая. Дома сижу.
– А на собрание в Морозово ходить не хворая?
– Какое собрание? Я про него не знаю. Чего вы ко мне пристали?
Это она – хворая? Не девка, а репка! Наверное, и на собрании была, и с партизанами знакома. Но попробуй докажи!
Фашисты решили отучить население помогать партизанам. Если виновники не находятся, значит, виновата вся деревня. В деревне Старый
Каратели никого не щадили. Когда на улице появлялись немецкие солдаты в черных мундирах, деревенские знали: это идет смерть.
Вдова казненного тимоновского учителя давно приготовилась к смерти. Но что будет с ее бедными внучатами?!
В ночь с четверга на пятницу черные мундиры нагрянули к Синицыным. Но дом был пуст. Семья Синицыных куда-то исчезла.
Соседи клялись, что в эти дни никто к Синицыным не заходил. И только бабке Арине почудилось, что в четверг вечером под окнами синицынского дома кружила серая тень.
– И метель кружит, и «он» кружит, – рассказывала бабка Арина. – А потом шмыг в учительский дом! Тут я, милые мои, и догадалась, что это душа Николая Максимовича приходила и увела родню с собой.
У Лары было совсем другое мнение насчет того, кто увел семью Синицыных. И поделиться своими мыслями она побежала к Фросе, брат которой, Петя, уже два месяца томился в немецком лагере.
На усадьбе у Кондруненко мелькнул цветастый платок. Но Лара не окликнула подругу, и платок скрылся в сарае. Так даже удобней. В сарае они и поговорят.
С крыши сарая свешивались сосульки, короткие и острые, как зубья бороны. Лара потянула тяжелую дверь: заперто. Ну и трусишка Фрося: средь бела дня заперлась.
– Открой, это я.
За запертой дверью молчали.
– Ты что же, своих не узнаешь?
В сарае зашелестело сено и кто-то чихнул. Громко, по-взрослому. Видно, Фрося нашла себе подружку постарше, а на тех, кто моложе, ей наплевать.
– Если ты сию же минуту не откроешь, между нами будет все кончено. Поняла?
Дверь неохотно приоткрылась, но, как только Лара вскочила в сарай, засов снова задвинулся.
– Тише! – У Фроси сегодня было удивительно неприветливое лицо. – Ну, чего шум подняла?
– А ты любишь потихоньку секретничать. Кто здесь чихал?
– Чудачка же ты, Лариса! Это корова чихала. Простыла наша корова. Я теплого пойла ей принесла.
Лара недоверчиво огляделась. В левой стороне сарая серебрилось сложенное сено, справа за дощатой перегородкой виднелся пегий коровий бок. Фрося покачивала в руках закрытое крышкой ведро.
– А я и не знала, что коровы чихают. Ну хорошо. Пусть чихает себе на здоровье. Фрося, я должна рассказать тебе очень важное.
– Сейчас больно некогда. Забеги вечерком.
– Нет, откладывать нельзя. Здесь нас никто не подслушает?
Фрося пожала плечами. Она смотрела не на подругу – на сено. Как будто сено ей интереснее всего.
– Я пришла к тебе первой потому, что у тебя брат в немецком лагере. Теперь ему уже недолго сидеть. Партизаны спасли Синицыных, скоро они освободят Петю.
Фрося вздрогнула. То ли от Лариных слов, то ли оттого, что в сарае раздалось громкое «апчхи!».
Нет, это не корова чихала. Сено зашевелилось и зеленой лавиной хлынуло вниз. В сене было устроено что-то вроде медвежьей берлоги, из этой берлоги, отряхиваясь, вылезал человек.
Может, и правда на свете бывают привидения? Как попал в сарай Петя Кондруненко? Да и он ли это? Худой, бледный… Прежними остались лишь глаза.
– Тише! – предупредил девочку Петя.
Теперь Лара поняла, почему Фрося не позволяла шуметь. Вот кто умеет хранить тайну! Прячет у себя в сарае беглого брата, и ничего по ней не узнаешь. Все такая же спокойная, ровная, как была.
Петя потянулся, расправил плечи.
– Столько лежать – затекешь: руки будто не свои. Присаживайся, Лариса.
Девочка нерешительно присела на ворох сена, но потом, осмелев, стала придвигаться все ближе и ближе и дотронулась до Пети рукой.
– Проверяешь, я или не я? Можешь не сомневаться.
– Ох, Петя, даже не верится! Как же тебе удалось сбежать оттуда?
– Не важно как, важно, что удалось. А теперь рассказывай все, что знаешь про партизан.
– Хочешь уйти к ним?
– Хочу жить по-русски, по-советски, а не по-немецки. А за это надо сражаться, жизни не жалея, иначе войну не выиграешь. Не для того я бежал из лагеря, чтоб в сарае сидеть.
– Ишь расшумелся! – рассердилась на брата Фрося. – И зачем вылез! Но раз уж вылез, изволь горячего поесть. Тебя, Лариса, я дома покормлю, и бабушке отнесешь.
Фрося сняла с ведра крышку и вытащила чугунок с картошкой. А ведь говорила, что пойло корове…
Пока Петя ел, а Лара рассказывала ему про исчезновение семьи учителя, Фрося сторожила во дворе, для вида расчищая снег. Но вот она замурлыкала песенку. Это означало: на деревенской улице появились люди, надо прекратить разговор.
– И вообще у меня к тебе просьба, Лариса, – сказала Фрося, навешивая на дверь замок.
– Да, пожалуйста. Все, что хочешь.
Лара смотрела на подругу с восхищением.
Какая выдержка! Даже зависть берет!
– Пока он здесь, не ходи к нам: можно на след навести. Будет время, я сама к тебе забегу. Ты не обиделась?
– Нет.
Как Ларе ни было грустно, но она понимала, что Фрося права.
Два дня мела метель. Будку Дружка занесло по самую крышу. Люди сослепа спотыкались о заборы: в метель, как ночью, дороги не разберешь.