Партизанские ночи
Шрифт:
— Так точно, господин комендант, — ответил он наконец, — я сказал бы вам.
— Выбирай — либо Освенцим, откуда ты выйдешь только через трубу, либо ты поможешь нам поймать Валаха. Будешь следить за его домом и докладывать нам обо всем.
Ему дали подписать какие-то заранее заполненные бланки. Он даже не спрашивал, что подписывает. Получив инструкцию, о чем и кому он должен поставлять информацию, «Альбин» на следующий день был выпущен из полицейского участка в Хжанове.
Радость от вновь обретенной свободы заглушала боль. Совесть его не мучила, ведь он пошел на военную хитрость. У него даже и в мыслях не было, что можно в самом деле предать. Подлечившись
«Альбина» я знал с детства и мог ему доверять. Я считал, что при создавшемся положении его место в отряде. Товарищи согласились со мной, и «Альбин» расстался с «легальным» образом жизни.
НАПАДЕНИЕ НА СТАНЦИЮ ХЕЛМ
Зима 1943/44 года была суровой. Обильные снежные заносы во второй половине декабря и января затрудняли и без того нелегкое передвижение. Но мы считали, что в новогодние праздники надо напомнить гитлеровцам, что борьба продолжается не только на фронтах, по и здесь, в глубоком тылу, на земле, о которой геббельсовская пропаганда без устали твердила, что это земля немецкая.
Особенно рьяно отстаивали немецкую принадлежность земель этих приезжие немцы и местные предатели. Рабочие, товарищи из Явожно, требовали, чтобы мы применили санкции по отношению к некоторым особенно издевавшимся над поляками, среди них был штейгер шахты «Собеский» — Виктор Домбек.
Он оскорблял подчиненных, бил, пинал ногами, отправлял в Освенцим за малейшую провинность. Нередко он принимал участие в полицейских облавах. Живя неподалеку от поста немецкой жандармерии, он чувствовал себя в безопасности и тем более верил в меткость пистолетов, которыми были вооружены надсмотрщики.
Явожинские шахтеры требовали положить конец «подвигам» Домбека и применить к нему самую суровую кару. Хорошенько продумав и обсудив это требование, мы приняли решение. Справедливость должна восторжествовать. Домбек будет наказан.
Налет мы приурочили к 24 декабря 1943 года, полагая, что рождественская ночь притупит бдительность немцев.
Через засыпанные снегом поля добрались, наконец, до Боров подле Явожно. В поселке было тихо, только изредка доносился собачий лай. Кое-где сквозь непроницаемые шторы на окнах — уже было введено обязательное затемнение — пробивался слабый лучик света. Два гвардейца остались на дороге между постом жандармерии и домом Домбека. С остальными отправились к дому. После недолгой возни калитка отворилась. Я расставил людей, поручив им следить за окнами. Мы с «Вицеком» остановились у двери. Я легко нажал ручку, замок щелкнул, но дверь не открывалась. Я энергично постучал. Послышались шаги, и мужской голос спросил:
— Вер да?
— Брифтрегер. Телеграмм.
Домбек не открывал. В его колебании я почувствовал недоверие. Жена штейгера не понимала его нерешительности и уговаривала открыть. И тут мы услышали звук удалявшихся шагов. «Наверняка он отправился за пистолетом», — подумал я.
Через минуту я вновь услышал шаги Домбека и постучал снова.
— Шен, шен, — ответил он, отодвинул засов и повернул ключ. Дверь отворилась.
— Зинд зи Домбек? — спросил я с порога.
Штейгер подтвердил. Я проскользнул в сени, освобождая место для «Вицека», и моментально выхватил пистолет.
— Руки вверх!
Он не послушался и бросился на «Вицека». Стоявшая в коридоре жена Домбека подняла крик. Выстрелив, я мог бы убить «Вицека» или жену Домбека. «Вицеку» тем временем удалось выволочь Домбека наружу. Тот с криком
Польское население с огромным облегчением узнало о постигнувшей Домбека каре. Наши действия назвали даже «рождественским подарком партизан шахтерской братии». Когда какой-нибудь из гитлеровских приспешников позволял себе слишком многое, наиболее смелые из рабочих припоминали ему судьбу Домбека. Недавно у меня была очень трогательная встреча с шахтерами шахты «Собеский» в Явожно. Товарищи и сейчас, после стольких лет, с признанием и благодарностью вспоминали о наказании Домбека.
Гестапо и немецкая полиция, несмотря на все старания, так и не узнали, кто совершил этот акт мести.
Вскоре после покушения в Борах мы решили совершить нападение на железнодорожную станцию Хелм Вельки в Пщинском районе.
4 января 1944 года мы вышли из либёнжского бункера, лежавшего примерно в пятнадцати километрах от Хелма Вельки.
Лунная ночь не способствовала нашим намерениям. Крепкий, почти двадцатиградусный мороз вызывал громкий хруст снега под ногами. После двух часов форсированного марша добрались до станции Хелм. Укрылись в каком-то сарае. На станции все еще было оживленное движение. Мы опасались, что на вокзале окажутся пассажиры, а среди них непременно найдутся полицейские, солдаты вермахта или вооруженные штатские.
«Вицек» вызвался пойти в разведку. Он отдал винтовку одному из нас и направился к станции. С тревогой дожидались мы его возвращения, прислушиваясь к проезжающим поездам. Вернулся «Вицек» по своему обыкновению улыбаясь. Сообщил, что на перроне вертятся баншутцы, но они, вероятно, уедут двенадцатичасовым пассажирским поездом. Полно на перроне и штатских, Мы решили дождаться отхода поезда.
Холод давал о себе знать. Сначала, разогретые ходьбой, мы его почти не замечали. Я понимал, что вынужденное бездействие сильнее всего выматывает нервы.
После полуночи мы с «Вицеком» снова пошли в разведку. В зале ожидания дремало несколько пассажиров. Баншутцы сидели у дежурного по станции, занятые разговором. Карабины их были прислонены к стене. Момент был очень удобный для нападения.
«Вицек» побежал в сарай за остальными. К моменту прибытия гвардейцев положение не изменилось. Я быстро распределил задания: я с «Вицеком» и «Валеком» врываюсь внутрь, «Куна», «Виктор» и «Збышек» остаются снаружи и прикрывают нас. У каждого партизана было оружие, мы прихватили также топоры и ломы для уничтожения оборудования.
Через дверь, выходящую на перрон, мы ворвались в помещение дежурного по движению. Наведенное на немцев оружие и крики «Хэнде хох!» возымели свое действие. Баншутцы повскакивали с поднятыми руками.
Однако испуг ошеломленных стражников длился недолго. С поднятыми руками они попятились к степе, у которой стояли их карабины. Но тут заговорили наши двустволки и пистолеты.
Лампочки гаснут. Мы не видим стражников, слышим только их стоны. Тут же хлопает дверь соседнего помещения. Это, по-видимому, один из стражников. Друг друга мы различаем только по голосам. Кто-то из наших вслепую бросается к стене, у которой стояли карабины, и кричит: «Оружия нет!» В темноте мы не можем стрелять, поэтому быстро выскакиваем из помещения дежурного. Снаружи два наших гвардейца прикрывают окно и дверь от атаки стражников. Мы начинаем с яростью громить приборы дистанционного управления. Под ударами ломов и топоров разлетаются сигнализационные аппараты, гнутся рычаги стрелок, со звоном вылетают оконные стекла.