Партизаны полной Луны
Шрифт:
— Почему он… тот выход… для вас отвратителен?
Волков снова запустил камешком в озеро — и, к огромному удивлению Пинны, промазал: с резким всплеском и фонтанчиком брызг камень ушел в воду, как пуля.
— Во-первых, он требует от меня поклониться существу, которое прошло мимо меня, когда даже упырь задержался и помог. В качестве оправдания мне говорят, что это существо прошло так же мимо собственного Сына, но это их дела. Я знаю, что оно есть и что оно могущественно, но отказываюсь признать его добрым, и уж тем более отказываю ему в праве судить, а значит, и прощать меня. Если их доктрина верна и этот великий Никто осудит меня на вечные муки, так тому и быть. Он будет не первым, кто пытался меня порвать на части из соображений высшего блага. И пусть мне уже никто не поможет, но никто и не помешает относиться к устроителю всего этого с чем-либо кроме презрения. Это во-первых. Во-вторых, я не хочу быть человеком. Слишком много я этой породы насмотрелся, во всех видах. Мы не зря называем себя старшими, Инна Сергеевна, потому что люди, в большинстве своем, дети. У них мелкие, детские интересы и мелкие, детские свары. Когда нас арестовали, наше немудрящее добро растащили соседи: все знали, что из тайной канцелярии живыми не выходят, чего добру пропадать? Я даже не был в обиде, когда узнал: разве можно обижаться на ребенка, который тащит у тебя табакерку, думая, что это игрушка?
— А ваши старшие лучше?
— В основном хуже. Там, где большинство людей попросту не может, они обычно не хотят.
Пинна промолчала. Ей не хотелось говорить, не хотелось кидать камни — все было как-то… безнадежно.
— Вы любите подранков?
— Если вы сейчас, — Пинну опять обдало, в этот раз скорее эхом — чужого раздражения, чужой ярости, чужой жизни или не-жизни, — пошлете меня в преисподнюю и решите жить… ну, хотя бы этим озером, я буду чрезвычайно рад.
— Убирайтесь к дьяволу! — крикнула Пинна, развернулась и побежала прочь.
Она не ходила на озеро еще две недели, но каждую ночь ей снилось, что она гуляет рука об руку с четырехсотлетним седым юношей.
Дни были однообразны. Работа, книги, иногда видео, редко — Сеть. В Сети она искала информацию о действиях и перемещениях советника при правительстве Европейской России. И, странное дело, застарелая фобия оставила ее. В полнолуние она уснула без снотворного. Эти больше не имели права даже на ее сны — в них вошел Волков.
Она начала искать материалы. Снова обратилась к врачу. Для человека с ее историей это было вполне естественно. Нет, сказали ей. Невозможно. Это легенда — так же, как способность превращаться в животных или истаивать туманом. Старшие — эмпаты. Иногда способны к телепатии. Гипноз, эндокринное воздействие — так называемый поцелуй — это тоже возможно, но вы совершенно чисты.
Она знала, что врачи ошибаются. Потому что мир был ярким и отчетливым. Потому что она видела каждый листочек на тополе через дорогу. Потому что однажды утром она, проснувшись, первым делом попыталась записать услышанную во сне мелодию.
И чувствовала себя двумерным предметом в трехмерном пространстве.
И еще она знала, что Волков, когда дела не требуют его присутствия в дальних палестинах, приходит на озеро каждый день.
А ей не нужно было озеро — ей теперь хватало цвета неба, шороха проехавшей автомашины, улыбки случайного прохожего. Потому что существо, которое всерьез рассматривало возможность ее съесть, сейчас держало ее голову над водой. В качестве извинения. Или просто из симпатии.
Но главное — главное — ушел страх. Как будто отпустил старый нервный спазм, исчезла привычная зубная боль. И когда он ушел, Пинна поняла, что боялась не старших. Боялась людей.
Людей, окружающего мира, движений, решений… Да, с той ночи. Когда улица, на которой она жила, вдруг вывернулась наизнанку и захотела проглотить ее. С тех самых пор. Потому что предать могло что угодно. А сейчас она, странное дело, уже не чувствовала, а знала, что предательства можно ждать отовсюду, но жила с этим спокойно. От людей действительно нельзя требовать слишком многого. Они — дети. Они гоняются за дорогими и блестящими игрушками: квартира, машина, мебель, мультиканальный терминал… Ей вспоминался весенний танец бабочек над водой и невеселый смысл этого танца: спариться, отложить яички и умереть. У некоторых бабочек даже нет пищеварительной системы. Но все же их танец легок и прекрасен. Но все же человеческая жизнь хороша сама по себе, пусть она и уходит на ерунду.
Пинна вернулась на озеро. Три дня Волкова не было, и она знала почему: он ездил с президентом на какие-то переговоры в Брюссель. Без него на озере было… не так.
На четвертый день в обед он появился.
Нет. Не будет камешков.
— Зачем вы это сделали?
— Я ровным счетом ничего не сделал. Слово чести. Это вы сами.
— Я… — Пинна вдруг поняла, что сказать "не верю" она не может.
— Я "подтолкнул" вас там, в кафе, в самый первый раз. Убрал панику. Вы могли просто задохнуться. И все.
— Но теперь… мне… интересно только с вами.
— Очень жаль, Инна Сергеевна. Потому что вы мне можете быть интересны только в одном качестве. И разве вы не заметили мира вокруг?
— Я… я заметила. Этого недостаточно.
— Почему? Ну вот объясните мне почему. Он ведь хорош. Для меня. — Он посмотрел на Пинну в упор, и ее опять обдало эхом, только в этот раз она не поняла каким. Просто сильная эмоция, и все. — Он настолько хорош, что я стал тем, кем стал, чтобы жить в нем на своих условиях. Вы можете — я это просто вижу. Почему вы не хотите?
— Потому что я… не могу на ваших условиях… так, чтобы сделать их своими. И на своих не могу. Вы же не повернете так, чтобы вас не было. Вы отпустите меня и возьмете кого-то еще. Зачем мне?..
— Таких людей, как вы, я не беру против их воли. А тех, кого беру, не будет жалко даже вам. И если вас не устраивает положение вещей, отчего не попробовать изменить его? В подполье живут не очень долго, но живут.
— Я… не умею драться. И не хочу прятаться.
— А научиться? Измениться? Стать? Захотеть?
— Мне тридцать семь лет, Аркадий Петрович. Я боялась мужчин, боялась детей… поэтому я одинока. Я… нравлюсь себе такой, какая есть. Я не хочу учиться причинять боль. Не хочу менять это в себе. А научусь прятаться — снова стану бояться. Зачем?
— В жизни есть множество вещей, кроме страха.
— Это не страх. Мне хорошо с вами.
Треск разорванной ткани, бесстыдная мгла. В обнаженной нирване схлестнулись тела. Шорох кожистых крыл — нас баюкают ангелы ночи. Диким хмелем обвейся и стыло смотри, как звезда эдельвейса раскрылась внутри, как вибрирует в плеске соития мой позвоночник. Хрип дыхания слушай, забудь про шаги на дороге. Там пришли за тобой — только это до времени ждет. Ты нагая взойдешь на разбитые черные дроги, и безумный возница оскалит ликующий рот…
Он, видимо, заметил, что его слышно, и остановился. Теперь перед ней снова было пустое место, словно в картине вырезали силуэт, — ни деревья, ни вода не ощущались сквозь него.
— Вы сказали, — заторопилась Пинна, — что я интересна вам только в одном качестве. Ну что же, пускай. Но хоть как-нибудь. Я хочу быть вам интересной. Вы подарили мне жизнь. Какой она должна быть. Но без вас — я не хочу.
— Это все говорят. Я тоже говорил. — Волков улыбнулся. — Я влюбился в первый раз уже после того как. Но трагической истории не вышло — к счастью, Антон Мануйлович успел перехватить меня раньше. И очень доходчиво объяснил мне, что я собираюсь сделать.