Партизаны. Книга 2. Сыновья уходят в бой
Шрифт:
А здесь уже и «пахари». Старик в кожухе все усмехается, как знакомым, молодой стоит в сторонке, все еще держит свою длинную хворостину.
– Молодец, дед, что не показал вида, – говорит Волжак, помахав рукой перед лицом, как тогда пистолетом. – Кому сейчас плохо, так это тем двум казакам. Увидели деревню – и назад. Разведчики, такую их!..
– А к вам немцы не прицепятся? – беспокоится за «пахарей» Молокович. – Тоже впереди шли.
– Як увидел – лежите вы, – не перестает похваливать партизан, а заодно и себя
– А девка откуда? – спрашивают у старика.
– Ихняя. Сделалась ихняя… И волы ихние, а были совхозные.
– Ну, теперь волы наши. Вон как бегают бабы. Угостим вас котлетами.
Все хорошо, вот только голова у Толи не прикрыта, и это бросается в глаза. Так и жди, что начнут разговор. А еще Головченя появится – по-доброму, без ножа, а зарежет. Его хлебом не корми, дай рассказать.
Странно являлись в Костричник группы первой роты. У одного партизана в руках лишняя фуфайка.
– Катина одежонка. Бежали, попросила поднести.
Еще одна группа пришла, и тоже с трофеем – Катина винтовка.
Высокий рябой партизан, весь скособочась от смущения и недоумения, объясняет трубным басом:
– Попросила поднести. Глядь я, а ее нету – пропала.
– Посмотрим, что третий принесет! – грохочет Царский. – Го-го-го!
А командир первой роты Железня даже побелел от злости.
С третьим появилась сама Катя. Она счастливо улыбается. Круглое, румяное лицо, растрепавшаяся белая прическа – картинка: осеннее яблоко, брошенное в солому! Сейчас этому «яблочку» влетит.
– Если еще… – подошел к ней Железня.
– Ой, ножки замлели, так бежали, – сказала Катя и оперлась о высокое плечо командира первой роты. Углы на лице Железни еще больше заострились, но тонкие губы начинают растягиваться, вот-вот получится улыбка. Но нет, Железня отдернул плечо, сказал:
– Здесь тебе не кухня. Поняла?
Все, что происходит, радует Толю, потому что отвлекает внимание от него, от непокрытой его головы. Но тут он увидел Головченю: несет свою придуманную бороду!
– Толя, мать ищет тебя. На том поселке она! – кричит Головченя.
Мимо колхозного гумна, где под стеной много партизан, Толя заспешил к поселку.
Увидел мать издали: черная плюшевая жакетка, теплый платок. Новость – Лина с винтовкой. Ее еще не хватало сегодня! Они уже узнали Толю, показывают на него друг дружке. Что говорят, о чем думают, догадаться не трудно, зная, что они видели и слышали Головченю.
Лина сразу – руку к Толиной голове. Он поспешно отступил назад.
– У тебя растрепались… – сказала Лина и отчего-то покраснела, заставив покраснеть и Толю.
– Вот, сынок, – невесело сказала мать, тоже глядя на его волосы. Дались им Толины волосы! – Наверное, очень напугался? Вася рассказывал…
– Хорошенькое «напугался»! Стукнуло по башке, будто палкой.
Посмотрел
– Да нет – по шапке, – засмеялся, что складно получается. – Получил по шапке.
– Какой ты худой, – сказала мать, – одна голова осталась, на шее можно хрящики пересчитать.
«Какая ты красивая!» – готов был сказать Толя Лине. Стоит в пальтишке, тоже, как у Толи, коротковатом, школьном, на голове у нее серый платок, а брови – такие черные, а веснушки – такие детские, а сама – такая взрослая! Вся светится счастьем, каким-то своим, женским.
– А я к вам, – объявила Лина.
Ага, вот в чем дело!
– Захотелось и ей во взвод, – сказала мать.
– Ой, Анна Михайловна, я чуть-чуть…
– И Толя чуть-чуть… А теперь – посмотри на него!
Нет, вы посмотрите на Толину мать! Ей определенно доставит удовольствие, если и другие будут видеть ее сына никудышным, заморышем. Ну вот, пожалуйста: лезет пальцем за воротник. Что-то дрогнуло, Толя ощутил, как что-то задрожало в нем от ее жалеющего прикосновения.
– Оборвыш ты мой, грязный…
– А у нас сегодня котлеты. – Толя старается переменить разговор.
– Ну, а как у тебя теперь с животом?
Нет, хоть бы эта Лина куда-либо провалилась на часок, пока мама выговорится. Никогда с ней такого не было. Или она тоже, как Толя, устала? Устала быть спокойной, приличной матерью.
XI
Кажется, что может измениться во взводе с приходом одного человека. А изменилось, когда появился Волжак. Вот и Толя переменился.
Пришла во взвод Лина – ожило и еще что-то. И не в одном Толе.
Без конца караулы, секреты, вылазки к Низку, где напуганные полицаи каждую ночь жгут, чтобы не так темно было, сараи и дома. Люди устали, и кажется, ни на что другое, кроме войны, нет у них ни сил, ни времени. А вот поди же: охота им хлопотать еще и вокруг Лины. Началось что-то вроде соревнования с первой ротой: чья девушка лучше. С завистью рассказывают (так, чтобы Лина слышала), какая смелая и находчивая на слово Катя, как умеет «отбрить».
– Идут они. Железня подает команду: «Стой!», а кто-то добавляет: «Курок набок!» Ну, знаете, человек не лошадь, на ходу не умеет. А Катя не растерялась…
Лина вскочила и – вся пунцовая – за дверь.
– Ты же образованный, говоришь, в газете работал, – упрекает Светозарова Молокович.
Но многим нравится то, как умеет Светозаров заставить Лину покраснеть. Вернее, нравится им сама Лина, когда вот так краснеет. На словах завидуют первой роте, а сами рады, что «ихняя» не такая, как Катя.
Живет Лина отдельно, у старушки какой-то, иногда в гости приходит, ее усаживают за стол, и все хорошо, пока не захочется какому-нибудь нахалу еще раз увидеть, как Лина краснеет.