Партнер для танго
Шрифт:
Прежде она рисовала себе четкую картину будущего. Ирина выходит замуж, рожает детей.
Она, Зоя Павловна, уходит на пенсию. Занимается ими. Водит в кружки, на музыку, в школу…
Зоя Павловна ощутила еще один укол — в висок.
Ирина. Кто бы мог подумать, что она поступит так, как поступила?
Она окончила институт, принесла домой диплом, отдала его матери. Бабушки уже не было на свете.
— Это тебе мой подарок, мама. Но больше подарков не заказывай. Я буду дарить только то, что захочу сама.
Зоя Павловна взяла корочки. Диплом с отличием. Если бы его увидела бабушка!
— Но… это замечательно… Я думаю, теперь ты и Леша…
— Я не знаю, о ком ты говоришь.
Лицо Ирины стало каменным. Но Зоя Павловна сделала вид, что не заметила.
— Вы поссорились? Ты отказалась выйти за него?
— Я не собиралась выходить за него, — резко бросила Ирина и отступила на шаг.
— Но он сын наших старых друзей, — лепетала Зоя Павловна, понимая, что все слова — не те. — Мы думали… мы планировали…
— Сами женитесь на ком хотите. Я его не люблю.
— Ты кого-то любишь… еще?
— Я никого не люблю. И никогда не любила, — оборвала ее Ирина. — Я никогда не выйду замуж без любви.
— Но…
— Я не хочу такой жизни, как твоя. Такой же… — она поморщилась, подбирая слово, — свинченной.
— Как ты сме…
— Смею. Ты сама знаешь, кто свинтил твою жизнь. Наш инженер-мостостроитель. Бабушка — автор чертежа, по которому ты живешь. Мне это не подходит.
Зоя Павловна не ахнула только потому, что не смогла раскрыть рот…
Зоя Павловна открыла глаза. И увидела, в какой странной позе она сидит. Вот так, прижав ладони друг к другу, стиснув их коленями, не дождешься расслабленности и благостных мыслей.
Она выдернула руки и положила на поручни кресла. Открыла рот и хватила побольше воздуха. Она хотела наконец очистить свое нутро от всего наносного, окаменевшего. Очистить и выдохнуть.
А что вместо?
«То, что правда», — ответила она себе.
Она встала, тяжело, как давно утомившаяся женщина, и вернулась в номер. Подошла к зеркалу и долго смотрела на себя. Она вплотную придвинулась к зеркалу. Заметила крошечный прыщик на кончике носа. От соленой воды. Она подняла руки к лицу, но они опустились. Как будто не хотели стереть память о похожем жесте — они вот так же потянулись к шее мужчины в аэропорту…
Дыхание перехватило, как тогда, рот наполнился слюной. А губы открылись:
— Ох, Глеб…
6
Зоя Павловна стояла в длинной очереди на регистрацию в аэропорту «Домодедово». Рассеянно прошлась вдоль соседней вереницы людей. Они устремились к табло с надписью «Дюссельдорф». В Германию летят, лениво проплыла мысль. Деловые люди, судя по одежде. Светлые легкие брюки — не капри и шорты, как на ее односамолетниках.
Зоя Павловна усмехнулась. Ей нравилось придумывать слова, это выходило у нее без всякого старания. Может быть, потому и вьетнамский язык дался так легко: слова в этом языке вообще ни на что знакомое похожи не были.
Она думала о словах, а глаза зацепились за спину, обтянутую льняным пиджаком. Какая осанка, в точности как…
Рот наполнился слюной. Зоя Павловна пыталась проглотить ее, но горло перехватило.
Она знала, чья это спина в льняном пиджаке, чьи короткие волосы цвета льна. Если он обернется, продырявленный ее взглядом, она увидит глаза. Синего, тоже льняного цвета. Цветочков льна.
Зоя Павловна быстро отвела взгляд, испугавшись.
Но было поздно.
— Заинька…
Она зажмурилась. Потому что после этого имени он всегда касался губами ее лба. Так было после каждого танца. Как поздравление, как благодарность, как…
Сейчас танца не было, но имя…
— Заинька.
Она почувствовала прикосновение губ. К щеке. Он забыл, что нужно в лоб. Губы тоже другие — не горячие. Шершавые, слегка влажные.
— Ух ты, какая… Стройная, как всегда, и юн…
Она усмехнулась.
— Ладно, не буду. Не юная, но молодая. Она улыбнулась.
На самом деле она стройная женщина, хотя ей далеко за сорок, в брючках-капри из темно-зеленого хлопка. В футболке на тон светлее. Потому что этот цвет оттеняет волосы, подкрашенные уже, но близкие к изначальному русому цвету. Они едва прикрывали уши, а Глебу всегда нравилась ее коса. Его мать говорила, что провокационная порочность движений в танго и внешняя невинность партнерши — особенно коса, придают особенную… остроту… Теперь бы сказали «сексуальность», но в то время таких слов не отыскать было даже в романах.
— Г-Г-Глеб, — выдохнула она. — На самом деле ты?
— Ага. Отойдем… Оставь чемодан. — Она поставила его вертикально, на колеса. — Девушка, — он улыбнулся той, что стояла за Зоей, — подталкивайте его, ладно? — Подмигнул. Потом повернулся к ней: — Отойдем на минутку.
Они отошли к стеклянной стене.
— Ты куда? — спросил он, потом взглянул на табло. — А, Монастир. В Тунис, стало быть? Загорать и купаться?
Она кивнула.
— А ты? В Дюссельдорф, да? — Тоже посмотрела на табло.
— Да, да, да. Как жаль, что у нас нет времени. — Он сдвинул рукав и взглянул на часы. — Мой турбийон скоро протрубит отбой, — пробормотал он, и Зоя отметила, что эту фразу он произносит привычно, не думая. Видимо, слишком часто. А значит, часы с дорогим механизмом у него давно. Это, в свою очередь, означает, что жизнь Глеба сложилась успешно.
А ее? Сердце вдруг дернулось вверх, а потом, не достигнув высшего предела, сорвалось. Как подбитое.