Парус и буря
Шрифт:
ГЛАВА 10
Жизнь шла своим чередом. Постепенно драка с Салихом Барру стала забываться, о ней уже почти не вспоминали. В кофейне все было как прежде. Приходили посетители, о чем-то беседовали, спорили, играли в карты. Таруси, как обычно, сидел в углу на скамье, выпивал чашку кофе, курил, внимательно смотрел, что происходило вокруг, и размышлял.
В кофейне более или менее чисто, с трудом, но поддерживается необходимый порядок. Конечно, не идеальный. На высший разряд по чистоте его кофейня не может претендовать, скорее, наоборот, — на самый низший. Но большего добиться ни Таруси, ни Абу Мухаммеду не удалось. Да и никому не удастся! Разве можно перевоспитать этих несговорчивых и своенравных моряков? Сколько Таруси и Абу Мухаммед ни бились, чтобы приучить их не класть рыбацкие снасти на скамейки и стулья, все впустую. Таруси неоднократно сам выносил их добро под навес и, сваливая у дверей, клялся, что в следующий раз вообще повыбрасывает все в море. Но наступал следующий день, и все начиналось сызнова. Некоторый порядок в кофейне все же с горем пополам поддерживался. Весла, веревки, сети, всякие банки, ведра, губки оставались на берегу или перед входом в кофейню. Внутрь вносились только удочки, спиннинги, сачки и корзины. От всего этого в помещении всегда стоял смешанный запах моря, рыбы, смолы и лаврового листа (кусты лавра свисали со скалы над самой кофейней).
Таруси, вдыхая этот запах, время от времени прислушивался к словам моряков. Он и без них много наслышался всех этих бесконечных историй и рассказов о штормах, о приливах, о подводных камнях, о богатых уловах и всяких необыкновенных случаях.
Вдруг где-то внизу, со стороны моря, раздался глухой взрыв.
— Динамитом глушат! — посмеивались моряки.
Таруси быстро выскочил из кофейни, подбежал к обрыву, спустился вниз, осмотрелся, прислушался… Никого. Расстроенный, с хмурым лицом, он возвратился в кофейню.
— Все равно узнаю, кто этим занимается, — буркнул Таруси. — Завтра я с ними поговорю.
Все промолчали. И только Халиль Арьян по обыкновению не удержался:
— Чего ты волнуешься? Мы же знаем — ты человек добрый, Таруси. Не все ли равно, как добывать рыбу? Сегодня — сетью, завтра — бреднем, послезавтра — динамитом. Такова наша доля. Куда ты от нее уйдешь?
Таруси нахмурился:
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, Халиль. Для того чтобы ловить рыбу, законы не нужны, верно? И многие так считают. Только разве глушить рыбу — значит ее ловить? Это значит ее уничтожать. Сколько мальков гибнет зря! Не понимаю, какое вы находите в этом удовольствие?
— Удовольствие? Нам о нем думать не приходится. Им сыт не будешь. Кусок хлеба нам нужен, и больше ничего.
— Ладно, — согласился Таруси. — Допустим, кто-то хочет есть. Ну а мне как прикажете поступать? Приходит полиция. Спрашивает, кто тут взрывал динамит? Я, конечно, знаю или по крайней мере догадываюсь. Но вру, будто никакого понятия об этом не имею. Только ведь в полиции не дураки сидят. Я не скажу, другой скажет. Ведь тот, кто сидит здесь, знает, кого сейчас нет. Вот поэтому-то я и не хочу, чтобы баловались с динамитом возле моей кофейни.
Таруси вышел. В кофейне наступила неловкая тишина. Опять первым ее нарушил Халиль.
— Да что говорить, Таруси прав, слова его бьют не в бровь, а в глаз.
— И не в глаз, и не в бровь, а в спину, — недовольно буркнул Мухаммед Суфи. — Нож в спину рыбаку! По-моему, Таруси что-то уж слишком зарывается.
— Да брось ты, старина, ворчать! — вступился Халиль.
— Я не ворчу. Но Таруси надо поставить на место. Чего он хочет от нас? По какому праву распоряжается здесь, словно у себя дома? Море — это ему не кофейня!
— Да не о море речь, — перебил его Халиль, — а о динамите. А динамит и впрямь до добра не доведет. Будь проклят тот, кто его придумал. Одни беды от него. У сына Абу Шиффы руку оторвало, Рамадан без пальцев остался, Абдаррахман в тюрьму угодил. Этого мало? А море-то, оно большое. Зачем обязательно сюда с динамитом лезть? Уж если так не терпится рвануть, иди себе к маяку или в Рамл, в Ибн Хане, наконец, — везде места много!
— Много или мало — другой вопрос, — продолжал упорствовать Суфи, — а распоряжаться морем никто не имеет права. Если он имеет зуб на Салиха, то нечего срывать зло на рыбаках!
Абу Мухаммед, возившийся у мангала с кофе, поднял голову. «Вот негодяй! — подумал он. — Если ты имеешь что-то против Таруси, то скажи ему об этом в лицо, а не шипи за его спиной!» У него так и вертелись на языке эти слова. Но не успел он и рта открыть, как в кофейню вошли два полицейских в штатском.
— Где Таруси? — спросил один из них у Абу Мухаммеда.
— Аллах его знает.
— Он нам нужен, — подчеркнуто официальным тоном сказал полицейский.
— Не знаю, где его можно найти, — пожал плечами Абу Мухаммед. — Он мне не докладывает, куда уходит.
Полицейские потоптались немного и ушли.
«И чего их сюда принесло? — с тревогой подумал Абу Мухаммед. Зачем им понадобился вдруг Таруси? Первый раз, что ли? — тут же успокоил он себя. — Наверное, пришли пронюхать, кто взрывал динамит. А может быть, опять из-за Салиха Барру? Ладно, завтра узнаем…»
ГЛАВА 11
Вечером в кофейню снова пожаловали те же полицейские. Сели за столик — вроде бы просто так, заглянули на огонек. Были уверены, что на этот раз застанут Таруси на месте. Но, обшарив глазами все углы и не обнаружив его, громко спросили о Таруси.
— Мы не видели его с самого раннего утра, — за всех ответил Хал иль Арьян.
— А где Абу Мухаммед?
— Заболел.
Полицейские пошептались между собой.
— А Абу Хамид?
— Не знаю.
— Он заходил сегодня в кофейню?
— Не видел.
Тот хмурый полицейский, который спрашивал, нахмурился еще больше. Он, очевидно, хотел еще что-то спросить, но другой, заговорщически подмигнув, толкнул его локтем, и они вышли.
Как только за ними закрылась дверь, из-за стойки в углу послышались стоны Абу Мухаммеда:
— Халиль, дай воды! В груди горит… Жжет огнем… Не могу больше…
Халиль подал ему воды.
— Опять полицейские приходили, — сообщил он. — Что-то неладное. И куда Таруси запропастился?
— Кто его знает… Накрой меня сверху чем-нибудь. Мне холодно. Знобит что-то.
Абу Мухаммед закрылся с головой. Его лихорадило. Он весь дрожал. Лицо покрылось крупными каплями пота. Он стонал, его мучила жажда. Он то обращался с мольбой к аллаху, то звал Халиля. Беднягу, видно, прихватила малярия.