Парус любви
Шрифт:
Ри улыбнулась с внезапным облегчением: у нее было такое чувство, будто она наконец поняла себя. Много лет портрет предка буквально ее заколдовывал. Она была влюблена в этот портрет и теперь перенесла свое увлечение – да, это было увлечение –на человека из плоти и крови, родственного по духу ее предку. «Я не люблю Данте Лейтона, – сказала себе Ри, – просто переношу на него свое отношение к человеку из другого столетия, который словно бы расхаживает сейчас по шканцам „Морского дракона“».
Ри постаралась унять непрошеные слезы, смахнув их со щек. Она тихо засмеялась,
Вдруг Ри почувствовала, как что-то мягкое коснулось ее щеки, и в изумлении села на постели. Не капитан ли это, о котором она думала не слишком-то лестно? – встрепенулась девушка, заливаясь румянцем стыда.
– Ямайка, – облегченно вздохнула Ри и с удивлением посмотрела на открытую дверь. Ямайка, конечно, может утащить кусок рыбы из камбуза или говядину с тарелки, если зазеваешься, однако же весьма сомнительно, чтобы он был способен открывать двери.
В проеме показался Конни Брсйди, который с участием посмотрел на ее глаза в красных обводах и еще влажные от слез щеки.
– Вы плакали, миледи? – спросил он почти с укоризной. – Почему? – Он словно не в силах был понять, как можно быть несчастным на борту «Морского дракона», на службе у такого капитана, как Данте Лейтон.
– Я тосковала по дому, – объяснила Ри. – Ты никогда не тоскуешь по дому, Конни?
– Нет, – честно ответил он, изумленно открыв глаза.
– Неужели ты не скучаешь по семье? Наверное, отец и мать беспокоятся о тебе, когда ты в море? – с любопытством спросила Ри, интересуясь, каким образом Конни Брейди стал юнгой на борту «Морского дракона».
– Моя мама умерла, когда мне было пять лет, а мой папа был моряком. Отправился в плавание и больше никогда не вернулся.
– Откуда ты родом, Конни? – спросила Ри, думая, как разительно должна отличаться жизнь юнги от жизни Робина.
– Из Бристоля. Хотя мой папа был ирлашкой.
– Ирлашкой?
– Ирландцем, миледи. Он познакомился в порту с моей мамой и, после того как я родился, уплыл. Больше мы никогда его не видели.
– А давно ли ты служишь юнгой, Конни? – Ри не могла понять, почему он так удовлетворен своей жизнью.
– Около пяти лет, я думаю. Заключил свой первый контракт в шесть лет – после того, как умерла моя мама. По-моему, лучше плавать на корабле, чем быть в работном доме или сиротском приюте. Туда меня и хотел упрятать магистрат, но как-то ночью я сбежал. И уже никогда не вернулся, хотя... – запнулся Конни и, покраснев, поймал на себе заинтересованный взгляд Ри.
– Договаривай, – сказала Ри. – Есть ли такое место, которое ты хотел бы повидать? Ты и так, наверное, видел больше, чем я смогу повидать за всю свою жизнь. Договаривай же, чего ты стесняешься? Мне можно доверить любой секрет, я не проговорюсь. Я знаю все проказы моих братьев, по помалкиваю. Ты не хочешь мне сказать, о чем думаешь? – спросила Ри. В ее голосе звучали такие убедительные нотки, что юный Конни Брейди не мог сопротивляться.
– Ну что ж, – наконец проговорил он все еще со смущенным румянцем на щеках. – Я хотел бы повидать Камарей. Вы так хорошо его описываете.
– Ты его увидишь, Конни, – пообещала Ри, тронутая его признанием.
– Шутите, миледи? – недоверчиво проговорил Конни. – Вы приглашаете меня к себе в Камарей?
– Клянусь честью, – заверила Ри юнгу. – Если я когда-нибудь вернусь в Камарей, – добавила она, обращаясь скорее к себе, чем к Конни Брейди, но он расслышал ее слова и широко ухмыльнулся:
– Ах, леди Ри, в Антигуа капитан отпустит вас. И вы сможете вернуться к себе в Камарей. А через годик, когда «Морской дракон» зайдет в английские воды, я... может быть, буду путешествовать по суше и...
– И заедешь в Камарей. Можешь там жить сколько тебе захочется, хоть месяц, – сказала Ри, и ее глаза заблестели, когда она поняла, что он уже давно задумал побывать у них в поместье.
– И вы полагаете, что ваш брат позволит мне покататься на пони? – робко спросил Конни.
– Позволения Робина тебе не нужно, – сказала Ри и, видя выражение разочарования на юном лице Конни Брейди, поспешила добавить: – Я не знаю, позволит ли тебе Шупилти кататься на нем, но вообще-то он довольно благовоспитанный пони. – Только тут Ри заметила, что в руках у юнги какой-то сверток, и кивком головы показала иа него: – Что это такое, Брейди?
Лицо юнги залилось еще более густым румянцем.
– О, миледи, мистер Кёрби сдерет с меня шкуру за то, что я так задержался. Даже не представляю, что он сейчас думает. Наверное, ждет меня вместе с другими, хочет знать, понравилось ли вам... Я стучался, по вы не ответили, и тогда я вошел. К тому же, – прибавил он, многозначительно поглядев на кота, – он хотел войти, а он не очень-то терпелив.
– Прости, я не слышала твоего стука, – озадаченно наморщив лоб, сказала Ри, разглядывая странный сверток, который Конни Брейди крепко держал в руках.
– Наверное, не слышали, вы же плакали, – не очень тактично выпалил юнга.
– Но ведь это наш с тобой секрет, Конни?
– Да, миледи, это наш секрет, но я думаю, вот это чуточку вас порадует, – сказал он, протягивая сверток.
– Что это такое?
– Откройте, миледи, – попросил Конни, и его глаза возбужденно засверкали. – Я думаю, мистер Кёрби хотел бы сам присутствовать, но он сказал, что это было бы неприлично, и послал меня, велев передать добрые пожелания всей команды. Мы все приняли в этом деле участие, леди Ри. – Он с гордым видом наблюдал, как она разворачивает юбку и блузку, сшитые для нее Хаустоном Кёрби. Пока он шил, вся команда донимала его своими ненужными советами.
Глаза Ри наполнились слезами, когда она притронулась к некоему подобию юбки, сшитой из лоскутов мягкой кожи. Нижний край юбки, сохраняя форму лоскутов, остался неровным. Юбка была, пожалуй, пригодна скорее для маскарадного бала, чем для повседневной носки, и все же это была юбка!
– Вам не нравится, миледи? – с удрученным видом озабоченно спросил юнга, заметив, что в глазах у нее блеснули слезы. – Вот этот лоскут и этот, – тут он показал на два куска коричневой замши, – от моих бриджей. – Его юный голос трепетал от волнения, он пыталея угадать, как отнесется она к этому неожиданному дару команды «Морского дракона». – Вы больше не будете плакать? – спросил он в смятении, не понимая, чем мог ее обидеть.