Парус любви
Шрифт:
– Щенят, – ответил Джеймс. – Их нашла Ри.
– Так примерно я и думал. Кто-то их бросил, да? Ну что ж, старик о них хорошенько позаботится. А вы заходите в дом, – сказал он. – А то, если простудитесь, мне придется нести ответ перед его светлостью. Вам надо было послать грума за щенятами. Даже не знаю, что скажет ее светлость, когда увидит вас в таком виде, – произнес он, обеспокоенно качая головой.
– Ри больше тревожит, что скажет Кэнфилд, – ответил Фрэнсис.
– Я ни о чем не сожалею, – сказала Ри, когда они быстоо направились к большому дому.
– Не вижу, что тут плохого, – поддержал ее
– Я думаю, что Ри сейчас получит свою награду, хотя и не знаю, насколько она ею заслужена, – негромко шепнул Фрэнсис, и, подняв глаза, все увидели, что по парадной лестнице спускается граф Рендсйл. Он был в великолепной голубой одежде. Да и все на нем выглядело безупречно: хорошо натянутые, без единой морщинки, шелковые чулки, начищенные до яркого блеска застежки ботинок, хорошо напудренный, тщательно вычесанный парик. Все это естественно сочеталось с довольно благодушным выражением лица. И тут, сойдя с лестницы, он увидел перед собой группу грязных юношей и девушку.
При появлении этого безукоризненного образца джентльмена на четырех лицах отнюдь не выразилась радость. На пятом же лице, лице Фрэнсиса, внезапно появилось выражение решимости. Фрэнсис воззрился на графа почти хищным взглядом, который сулил мало хорошего некоему Уэсли Лоутону.
– Боже праведный!
– Граф никогда не теряется, всегда находит, что сказать, – заметил Фрэнсис и, почувствовав, что у его ног собирается целая лужица, скорчил потешную гримасу. Стоять в мокрых бриджах было неприятно, и он не имел ни малейшего желания выслушивать лекцию графа о необходимости соблюдения приличий.
– Что случилось? – спросил граф, быстро спустившись с последних ступенек.
– Мы попали под ливень. Будьте так любезны, пропустите нас, – попросил Фрэнсис с необычайной вежливостью.
Но граф, отнюдь не обладавший душевной тонкостью, продолжал стоять на месте, представляя труднопреодолимую преграду на пути усталых юношей к лестнице и комнатам, где они могли бы переодеться во все сухое. Однако надменное выражение на лице графа сменилось участливым, когда он увидел, в каком растрепанном состоянии находится Ри.
– Леди Ри Клэр! – воскликнул он, даже в крайней степени изумления соблюдая необходимую почтительность в обращении. – Что с вами случилось? Что с вашей прической? Что с вашим костюмом для верховой езды? – спросил он, рассматривая грязь, налипшую на ее юбки, и дыру в верхней части рукава.
– Я слегка упала, вот и все, – объяснила Ри. Она нетерпеливо постукивала своей маленькой, обутой в башмачок ножкой. Какое право имеет гость дома устраивать допрос, в то время как ей необходимо подняться к себе и сменить мокрую одежду?
Аристократические ноздри графа слегка дрогнули.
– Но где вы упали? – От искушения задать этот вопрос графа не удержали ни хорошее воспитание, ни простое благоразумие. На лице выразилось отвращение, когда он почувствовал сильный запах собачьей шерсти, грязи и лошадей.
– Не важно, Уэсли, – ответила Ри, не имея желания обсуждать все, что произошло с ними в этот день.
Фрэнсис, однако, не захотел проявить сдержанность и весело сообщил графу:
– Мы вытащили из канавы помет полузахлебнувшихся щенят. Точнее говоря, – добавил он, озорно блеснув своими серо-голубыми глазами, – щенят спасла Ри.
– Спасла щенят? – произнес граф с укоризненно-недоверчивым выражением лица, которое Фрэнсис заранее предвидел. – Боже праведный! И для чего же?
Пряча удовлетворенную усмешку, Фрэнсис смотрел на их лица: граф был явно заинтригован, Ри – раздражена.
– Судя по вашему вопросу, вам не понять, зачем я это сделала, – холодно сказала Ри. Она вся дрожала в мокрой одежде, и это, естественно, сказывалось на звучании ее голоса.
Ри мерила графа глазами с ленивым равнодушием и надменностью явно превосходящей ту, что мог изобразить граф.
– Вы, кажется, приехали на несколько дней раньше, чем мы вас ждали? – спросила она мягко, но с явными нотками осуждения в голосе.
Граф Рендейл, больно задетый, весь побагровел; он знал, что допустил серьезное нарушение этикета, а что он безоговорочно осуждал, так это дурные манеры, и тут он был особенно строг к себе.
– Я приехал вместе с сэром Джереми и Кэролайн, – натянуто объяснил он, ощущая большую неловкость. Не то чтобы Уэсли Лоутон искренне сожалел о своем решении, ибо он надеялся поговорить наедине с леди Ри Клэр; сэр Джереми – близкий друг его светлости, Кэролайн – дочь сэра Джереми и подруга леди Ри Клэр, и сэр Джереми и Кэролайн – его свойственники, как же он мог отклонить любезное приглашение поехать вместе с ними, в их экипаже? Он часто бывал в Уинтерхолле, усадьбе сэра Джереми, и на этот раз приурочил свой визит ко времени их поездки в Камарей. Он решил жениться на леди Ри Клэр, а уж если он что-нибудь решал, то отступать был не намерен.
– Кэролайн уже здесь? – одновременно спросили Фрэнсис и Эван и обменялись не очень-то обрадованными взглядами.
– Мы слышали, что у сэра Джереми разыгралась подагра, поэтому не были уверены, что они с Кэролайн приедут. Вы знаете, как сэр Джереми страдает от этой болезни, – сказала Ри, думая о том, каким брюзгой стал обычно веселый и жизнерадостный сэр Джереми, когда у него стали пухнуть и ныть суставы.
– В последний раз, когда у него были подагрические боли, он чуть не оторвал мне голову, – с гримасой вставил Джордж. – Велел немедленно закрыть «это проклятое окно», потому что ветер дует на большой палец его ноги.
– Надеюсь, что его не растрясло на этих ухабистых дорогах, когда он ехал в экипаже, – сказала Ри, думая обо всех, кого это может касаться. – Даже и в самые благополучные времена сэр Джереми и Кэролайн не были лучшими компаньонами для путешествий, – добавила она, прошла мимо графа и поспешила вверх по лестнице.
С ее уходом воцарилось неловкое молчание. Граф откашлялся, прочищая горло, и хотел, видимо, возобновить свою лекцию, но, прежде чем он успел произнести хоть слово, Джордж сильно расчихался; графу пришлось отойти в сторону, открыв путь для Фрэнсиса и Флетчеров. Они, не теряя ни мгновения, воспользовались предоставленной им возможностью, и граф с открытым ртом остался на лестнице один, если не считать нескольких безмолвных лакеев.