Паруса смерти

Попов Михаил Михайлович

Даже фигуры вполне официальные, такие, как командор крепости Санто-Доминго дон Ангерран де ла Пенья, главный податной инспектор и алькальд [7] , часто возвращались от ворот губернаторского сада ни с чем. Им приходилось удовлетворяться сообщением сеньора Альфонсо, что его высокопревосходительство не расположен к беседе.

Перед высокопоставленными чиновниками и состоятельными людьми, проживавшими на острове, замаячила перспектива попасть под власть заурядного письмоводителя. Что-то вроде ропота послышалось

в гостиных Санто-Доминго. Временщичество, вещь достаточно распространенная в Европе того времени, готовилось пустить корни и на удаленной от европейских столиц, затерянной в пучинах океана Эспаньоле.

7

…главный податной инспектор и алькальд… — Алькальд (исп.) — городской голова, мэр, глава муниципального совета.

Так, по крайней мере, казалось виднейшим гражданам острова.

Выпив чашку шоколада, поправив кружевные манжеты, коснувшись локонов безукоризненного черного парика, его высокопревосходительство спустился по ступенькам, сложенным из белого ракушечника, на песчаную дорожку, только что увлажненную садовником.

И оказался в райском саду. У входа в этот сад его ждал в привычном полупоклоне сеньор Альфонсо. Он был одет, несмотря на жару, в серый, плотно застегнутый сюртук, на ногах у него были грубые шерстяные чулки и тяжелые башмаки из свиной кожи. В руках он держал большую сафьяновую папку с большой медной застежкой.

Проходя мимо него, дон Антонио спросил:

— Что с вами, Альфонсо? Давно не видел вас в таком возбуждении.

И это при том, что любой другой человек, посмотрев на секретаря, скорей всего, принял бы его за статую.

Не дожидаясь ответа, дон Антонио отправился по аллее тюльпанных деревьев к мраморной беседке в углу сада. Оттуда открывался великолепный вид на морские дали. Усевшись на широкую скамью и вперив в эти дали свой тяжелый, ничего не выражающий взгляд, губернатор негромко, без всякого нетерпения в голосе спросил:

— Что же вы медлите, Альфонсо? Я, между прочим, сгораю от любопытства.

Щелкнула застежка. Открылась папка. Явилась на свет длинная полоска пергамента, испещренная знаками, которые сразу рождали представление о каком-то шифре, тайной переписке, о чем-то особенно секретном.

— Это послание от сеньора Аттарезе.

Дон Антонио отреагировал: поправил локон на парике.

— Во-первых, он сообщает, что его предыдущий посланец был, очевидно, перехвачен, и если действительно перехвачен, то не иначе как ищейками господина де Левассера.

— Это чушь. Когда бы дело обстояло так, то сам наш проницательный господин настоятель давно бы уже болтался на какой-нибудь ветке. Ему бы сразу припомнили, что он именно католический священник.

— Совершенно с вами согласен, ваше высокопревосходительство.

— Что дальше?

— Теперь о предмете ваших особых… — Альфонсо пожевал губами.

— Перестаньте подбирать слова, Альфонсо, здесь нас некому подслушивать.

Секретарь поклонился.

— Слухи о том, что убийца вашего сына находится на Тортуге, подтверждаются. Он не просто там находится,

он живет открыто. И это еще не все!

— Не все? Что же может быть сверх этого?!

— Он принят в доме у господина де Левассера. — Секретарь предупредительно замолчал, потому что по его представлениям, в этом месте должна была последовать вспышка губернаторского гнева.

Его высокопревосходительство, поражая воображение своего подчиненного, в ответ на это сообщение лишь прищурил глаза, сделав таким образом свой взгляд, посылаемый в морские дали, еще более пристальным.

— Вот, значит, как.

Альфонсо разочарованно пожал плечами, хотя этого от него не требовалось.

— Клянусь всеми святыми, долги их растут, и, когда я начну платить, они сами удивятся, как точно я вел их счета.

Дон Антонио, сказав эти слова, вовсе закрыл глаза.

— А что сеньор Аттарезе сообщает в ответ на наше предложение?

— Он пишет, что оно невыполнимо в тамошних условиях; имеется в виду ваше ему повеление подослать к господину Hay убийц.

— Что же там случилось такого на Тортуге? Там всегда было полно проходимцев, готовых за сотню пиастров мать родную зарезать, а не то что бывшего буканьера.

— Господин Hay стал на острове весьма приметной фигурой. Он прекрасный фехтовальщик и уже убил троих или четверых забияк, попытавшихся затеять с ним ссору…

— В моем предложении шла речь не о дуэли, если вы помните, — с отчетливым недовольством сказал его высокопревосходительство, — дон Педро, как, наверное, вы помните, тоже ведь погиб не во время рыцарского поединка. Ночь, плащ, пистолет… Что тут непонятного?!

Сеньор Альфонсо вздохнул, ему было неприятно, что он вызывает раздражение дона Антонио, но еще неприятнее было осознавать, что до конца этой процедуры далеко.

— Сеньор Аттарезе пишет, что губернатор Тортуги дал господину Hay средства для снаряжения каперской экспедиции. Значительные средства. Так что у этого новоиспеченного корсара появилась возможность набрать большую, сильную команду. Другими словами, вокруг него теперь вьется целая толпа телохранителей.

— То есть до этой кровавой гадины нет никакой возможности добраться, так? Этот хитрый итальянец, кажется, способен только на выдумывание объяснений, оправдывающих его полное бездействие. Не поленитесь, Альфонсо, прошу вас, в своем следующем письме сообщить сеньору Аттарезе, что, если так пойдет и дальше, мы будем вынуждены отказаться от его столь «ценных» услуг. А чем грозит ему разрыв наших отношений, он, надеюсь, не забыл. Хвост не вертит собакой, говорят в Галисии, и, по-моему, правильно говорят.

Сеньор Альфонсо не любил наглого итальянца, сделавшегося католическим священником на Тортуге, и с удовольствием направил бы ему письмо угрожающего содержания, но интересы дела требовали с этим повременить.

— Смею заметить, ваше высокопревосходительство, что сеньор Аттарезе не ограничивается в своем послании одними сетованиями, он пишет, что ему в голову пришел один довольно хитроумный план.

— Послушаем.

— Дело в том, что господин Hay, по всей видимости, произвел определенное впечатление на дочь губернатора Тортуги.