Паруса смерти
Шрифт:
Горы морских водорослей, ракушек, планктона, всего того, что соскабливалось с выпуклого днища, тут же сжигалось на огромных кострах. Получившийся в результате пепел продавали местным фермерам чуть ли не по цене серебра. Здешние красноземы истощались очень быстро, и не было Лучшего удобрения, чем «корсарский пепел».
Нашлась работа и многочисленным тортугским плотникам. Пришлось менять бизань-мачту, треснувшую почти по всей своей длине после попадания пятифунтового ядра во время сражения на рейде Коахиры. Это было самое тяжелое повреждение, но имелась в наличии и масса
Специально выделенная команда из восьми матросов занялась заготовкой мяса. Во-первых, это было намного дешевле, чем покупать, а во-вторых, еда, сделанная собственными руками, как-то надежнее: есть гарантия, что в бочке с солониной окажется именно солонина, а не позапрошлогодняя падаль. То же касалось и воды, этим, по традиции, всегда занимались те, кто должен был выйти в плавание.
За производством работ и всеми приготовлениями надзирал Моисей Воклен. От его внимательного ока не ускользала ни одна самая ничтожная недоделка, он был неутомим, никогда ничего не забывал, не брал в рот хмельного и никому не верил на слово.
В известном смысле его опасались даже больше, чем самого капитана.
Что делал капитан?
Отводил душу.
Из своего первого плавания он вернулся очень уж непохожим на себя прежнего.
Куда исчезла сдержанность, замкнутость? Большую часть дня он проводил в многочисленных кабаках на припортовых улицах. Правда, разборчивости своей полностью не утратил. Компания его, по местным меркам, была вполне приличной. Никому из представителей корсарской голытьбы и в голову бы не пришло сунуться к капитану Олоннэ с пьяными объятиями.
Сопровождали специалиста по испанскому серебру его помощник, зверски татуированный и беспощадный в рукопашном бою ле Пикар, беглый матрос французского торгового флота гасконец Ибервиль, владелец и капитан небольшого брига, также зашедшего для ремонта в гавань Тортуги. Его флибустьерская карьера складывалась не слишком удачно, поэтому он решил примкнуть к тому, над кем сам Господь простер руку своего благословения.
Вслед за этими тремя обязательно увязывалась пара-тройка офицеров французской колониальной пехоты. На этом острове подобная компания не выглядела парадоксально.
Побывал Олоннэ с визитом и в губернаторском дворце на званом приеме, где много ел, мало пил и почти совсем не разговаривал. Конечно же присутствующие лезли к нему с вопросами, он старался отвечать на них односложно или извиняющимися улыбками. Это, безусловно, лишь разжигало интерес к нему.
Его высокопревосходительство публично признал его победителем в споре с «ирландским шарлатаном» Шарпом, на что капитан Олоннэ ответил легким полупоклоном и постарался сменить тему разговора.
Женевьева, улучив момент, послала в его сторону взгляд, который любого другого мужчину сделал бы счастливым.
Капитан отвел глаза.
В конце вечера губернатор сказал ему, что
В затененном высокими плотными портьерами кабинете они уселись друг против друга в соломенные кресла. На одноногом столике из черного дерева, украшенном лазуритом, соседствовали кувшинчик с ромом и коробка с перуанскими сладостями. Губернатор сам наполнил небольшие серебряные рюмки с золотым ободком. Олоннэ лишь прикоснулся губами к напитку; впрочем, господин де Левассер поступил так же.
— У меня есть к вам предложение, капитан.
— Слушаю вас.
— Вы, конечно, знаете, что в свое время я занимался примерно тем, чем занимаетесь теперь вы.
— Слышал.
— Я был очень азартный человек, очень. И удачливый, надо думать, коль скоро карьера моя окончилась не на виселице и не на дне морском.
Господин де Левассер засмеялся, обнажив прокуренные, но еще крепкие зубы.
Лицо Олоннэ осталось непроницаемым, он не был расположен шутить.
— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет, гласит известная корсарская поговорка. Мне же, судя по всему, суждено умереть в своей постели. И, как ни странно, это меня немного огорчает. Я ропщу на судьбу не за свое долголетие, это было бы и глупо и неблагодарно. Я ропщу на нее за то, что в свое время не предпринял то, что очень хотел предпринять.
Губернатор встал со своего места и подошел к своему столу. На столе лежала карта. Карта морского побережья, испещренная малопонятными знаками.
— Вы не спрашиваете меня, что это?
— Я просто не решаюсь вас перебивать.
— Взгляните.
Капитан взял карту в руки, повертел.
— Насколько я могу судить, это испанский берег в районе озера Маракаибо.
— Верно. Когда-то я задумал налет на город того же названия. Это одно из самых богатых испанских поселений в Новом Свете. Я провел большую подготовительную работу. Здесь указаны все мели, рифы, роза ветров, обозначена каждая испанская пушка.
— За двадцать лет кое-что могло измениться.
— Расположение пушек — может быть, но не расположение рифов. Однако об этом позже. Так вот, тогда, двадцать лет назад, я на этот налет не решился и жалею об этом до сих пор.
— Если я вас правильно понял…
— Да, правильно. Не знаю, сколько я еще протяну, но мне значительно легче будет умирать, зная, что эта экспедиция осуществлена. Пусть и не моими руками. Что вы на это скажете?
Капитан взял со столика свою рюмку и задумался, держа ее на уровне глаз.
— Разумеется, я войду в это предприятие не с одной этой картой, хотя ценность ее, поверьте мне, немала. Я оснащу на свои деньги два полноценных корабля. Не таких, как у Ибервиля, а трехмачтовых. Отряд должен быть не меньше восьмисот человек. Я все подсчитал. Столько народу необходимо для одновременной атаки на форт и с моря, и по суше. Еще важнее понимать то, что сразу после сезона дождей… Да вы не слушаете меня, уважаемый!
Олоннэ улыбнулся:
— Возможно, наступит время, лет через двадцать, если меня не повесят и не скормят рыбам, и я тоже пожалею о том, что отказался от этого предприятия.