Парусам нужен ветер
Шрифт:
— А ну, шуруп, бери кирпич с поддона и клади его вот сюда!
Борька взял кирпич и положил, а Василий Семёнович весело пристукнул Борькин кирпич блестящей железной лопаткой. Он так ловко пристукнул, что получилось, будто кирпич всю жизнь тут и лежал.
И мы все положили по кирпичу. А мне Василий Семёнович сказал:
— Держи мастерок и пристукни сам. Я стукнул, но промахнулся.
— Мазила! — засмеялись ребята. А Василий Семёнович снял рукавицу, взял мою руку в свою огромную ручищу, и мы оба здорово пристукнули кирпич. Теперь он будет лежать в доме вместе с другими.
А дом скоро совсем построят. Потому что Василия Семёновича уже почти и не видно — так высоко он работает. И когда я иду мимо, я всегда громко здороваюсь с ним, а Василий Семёнович кричит мне с вышины:
— Привет, шуруп! — и машет большой рукавицей. Вот какой Василий Семёнович.
Папа говорит, что на таких людях земля держится. А Василий Семёнович высоко-высоко в небе работает себе своим мастерком и, может, совсем не знает, что он такой сильный.
Если быстро спать
Чтобы рано проснуться, надо быстро спать. Когда я быстро сплю, я встаю очень-очень рано. Ещё везде совсем темно, а я уже хожу. Мне это так нравится!
Я иду в коридор и сначала хожу, как бабушка. Тапочки шаркают: шарк-шарк. А потом я хожу, как мама. Это совсем не интересно, потому что мама не шаркает и не топает. Зато до чего же я люблю ходить, как папа! Он хорошо топает — сразу слышно, что это папа, а не кто-нибудь. Мама говорит, что папа топает, как слон. А это совсем неправда! Потому что слоны когда топают, у них даже веточка не сломается под ногами. Они ходят медленно и осторожно. Ведь им надо укрываться от опасности, раз они большие.
А я топаю по коридору, будто я пришёл с работы, будто я так устал, что ноги отваливаются.
Тут папа, если он в хорошем настроении, кричит:
— Эй, воры! Погодите, мы ещё не выспались!
А если папа в плохом настроении, то он говорит:
— Перестань, Вовка! Провалишься к соседям этажом ниже и разбудишь людей.
К нам уже приходила соседка. И она уже беседовала со мной про поведение. Я ей всё объяснил, и она всё поняла. Такая хорошая соседка! Клавдия Петровна. Она мне сказала:
— Что ж с тобой делать, разбойник. Топай уж. Только потише. А то у нас лампа раскачивается.
Теперь я стал потише. Потому что лампа раскачается, разобьётся — и наши соседи останутся без света.
А когда я похожу, как бабушка, мама и папа, я иду в ванную. Там всегда жарко, и я люблю посидеть на краешке ванны, как какое-нибудь животное из жаркой страны. Мне даже хочется забраться на высокую пальму и оттуда посмотреть. Но у нас в ванной нет пальм. И вообще никаких деревьев. Поэтому я просто пускаю воду. Сначала холодную, а потом горячую. А потом тёплую. Вода течёт и что-то говорит. И я тоже разговариваю с водой про трубы и про краны.
Однажды мне захотелось узнать, что делает вода в толстой трубе, если все ручки закрыты. Если она не течёт в раковину. Я засунул палец в кран, и тогда мне пришлось ждать, пока проснётся мама, пока она придёт. Потому что палец у меня не хотел вытаскиваться. Мама позвала папу, и они вдвоём вытащили. Пришла и бабушка, но уже было не надо. Про воду я всё-таки узнал, только потом. Оказывается, она в трубе стоит.
А тогда папа сказал, что придётся ликвидировать все краны в квартире. И я обрадовался: ведь не надо будет умываться! Я всю жизнь только об этом и мечтаю. Жаль, что краны не ликвидировали.
И вот, когда я поразговариваю с водой и она мне всё расскажет, я иду на кухню. Посмотреть в окно на улицу и на градусы в термометре. И если я увижу нашего почтальона тётю Зину, я машу ей рукой. Хоть она даже на меня и не посмотрит. Хоть даже письма мне никакого не несёт, а только другим.
А один раз я увидел птицу синицу. Она тоже уже не спала. Она стояла на подоконнике за окном. На цыпочках стояла. И голову вытягивала. Будто хотела заглянуть в меня. И мы долго-долго смотрели друг в друга, потому что мы разные. И я вертел головой туда-сюда, как синица. Мне это очень понравилось.
Иной раз я посмотрю в окно, а там ничего не видно: только ночь и темно. Тогда я сразу иду к бабушке. Сяду на стул, возьму спицы и начинаю вязать. Бабушка просыпается и сразу говорит:
— Ну что, шатун-полуношник, опять дурью маешься?..
Бабушка сразу просыпается, потому что я один раз вязал ей папин свитер. Я хотел ей помочь, пока она спит, а у меня из свитера получились одни шерстяные нитки. Весь свитер тогда развязался, и мне за это здорово влетело. Только не от бабушки. Бабушка теперь меня сразу прогоняет. Она меня прогонит, я немножко похожу ещё, а потом лягу в постель. Укроюсь одеялом, чуточку посмотрю с открытыми глазами на потолок и засну.
У дедушки Матвея и бабушки Дарьи
— Вон то село, над коим вьются тучи, оно моё родимое и есть… — сказал очень складно дядя Ренат и показал рукой на деревянные дома. Как раз туда мы и шли. Это деревня Пяльцы. В ней родился дядя Ренат и жил там таким маленьким, как я. Потом он конечно вырос и стал таким большим, как мой папа. Даже больше.
Дядя Ренат — геолог. Он ездит в тайгу, и там у него отрастает борода. У меня есть фотография. На ней дядя Ренат с бородой и в здоровенных сапогах. Сапоги сделаны из резины, и в каждом таком сапоге можно жить, как в маленьком домике.
Однажды дядя Ренат привёз мне с Охотского моря морскую звезду. Она была засушенная. Вечером я выключил свет и думал, что звезда будет светиться, как на небе, но она не засветилась. Наверно, потому, что она засушенная, или потому, что морская, или потому, что не на небе.