Парусная птица. Сборник повестей, рассказов и сказок
Шрифт:
– То было раньше, – сказал я неуверенно.
Мы остановились перед небольшим скромным домом, из новостроев, но сооруженным по старинке. Ворота были крепко закрыты.
– Я хочу тебя кое о чем попросить, Аррф. Если девушка окажется веснаром – дай ей шанс. Даже не так… Дай мне шанс понять, что там все–таки произошло.
Он болезненно сощурился – яркое солнце слепило его. Подышал на свое кольцо. Подумал. Отрывисто кивнул.
– Именем Йолля!
Мы одновременно ударили кулаками в ворота.
* * *
К
Мать ничего не знала. Ее дочь – воспитанная скромная девушка, без разрешения глаз не поднимет. Свидание с бароном – да вы что?! Да, позавчера вечером Горицветка вернулась домой бледная, трясущаяся, ни в чем не признавалась… но при чем тут барон?! Наутро хмуро молчала, наотрез отказывалась выходить на улицу, даже к колодцу за водой. Но барон – это невозможно! Услышав стук в ворота, Горицветка кинулась в погреб и там заперлась… Но она ни в чем не виновата! Горицветка сирота, отец умер давно, она, мать, воспитала дочь в строгих традициях… Невозможно!
Мы говорили на языке Цветущей. Аррф переводил настороженные глаза с женщины – на меня.
– Из погреба есть второй выход? – спросил я ровно, без выражения.
Ее мать смотрела на меня полными ужаса глазами.
– Нет, господин.
– Не беспокойся, женщина. Пусть Горицветка поговорит со мной. Ничего ей не будет, пусть только поговорит!
– Не вздумай обмануть меня, веснар! – Аррф скалился, пытаясь уловить смысл нашего разговора.
Погреб не запирался изнутри. Я с трудом поднял тяжелую крышку – дохнуло сыростью.
– Горицветка?
Тишина.
– Послушай, я тоже веснар. Я не допущу, чтобы тебя тронули пальцем – сейчас… Но мне… нам… очень нужно знать: ты это сделала? Зачем?
Тишина. Еле слышный шорох.
– Ты сказал «веснар», – прошептал Аррф за моим плечом.
– Не мешай.
Из погреба по–прежнему не доносилось ни звука. Говорит ли Горицветка по–йолльски? Наверняка говорит: молодые говорят все.
– Горицветка, – продолжая я на языке Цветущей. – Я хочу тебе помочь. Я могу тебе помочь. Только скажи правду.
– Я его не…
Рыдания. Маг быстро посмотрел на меня, потом опустил руку с кольцом в темноту погреба. Стали видны цвелые стены, гора яблок в дальнем углу и скрюченная фигура, притаившаяся в куче тряпья за дырявым бочонком.
– Убери свет.
Маг поднял брови:
– Давай вытащим ее оттуда. Невозможно же…
– Убери свет!
Удивительно, но он повиновался.
– Горицветка, – сказал я так мягко, как мог. – Меня зовут Осот. Даже если ты убила барона – я сумею тебя защитить, по крайней мере сейчас. Ты слышишь? Только скажи!
Она ничего не
* * *
Она понимала, что делает что–то не так… но устоять не могла. Барон никогда в жизни не обижал ее. Никогда. Только смешил, дарил подарки и хвалил. Ни один парень в Холмах никогда–никогда не развлекал ее так, как взрослый чужой мясоед, которого она поначалу боялась.
Она плохо писала по–йолльски, но читать умела. Барон оставлял ей коротенькие послания в расщелине старого дуба на перекрестке – там, где от тракта отделялась дорога к каменному дому. У нее сердце замирало всякий раз, когда она запускала руку в сухую, шершавую щель.
Он назначил ей свидание в лесу. Раньше она в лес никогда не ходила – про него в поселке рассказывали недоброе. Но раз барон сам ее позвал – значит, ничего страшного случиться не может?
Она пошла.
Барон подарил ей колечко. Вот это. Он целовал ее, и все было хорошо… Потом барон велел ей идти домой, а сам остался.
Она отошла на сотню шагов. Остановилась, чтобы пособирать землянику. и через несколько минут услышала… Нет, не крик. Какой–то очень страшный звук. Хоть и негромкий.
Сперва она бросилась наутек. А потом, вот дура–то, не удержалась и вернулась. Чтобы только взглянуть…
Увидела мертвое тело, лежащее в высокой траве. Тело барона, и всюду по поляне – седые волосы, как оборванные нитки.
Тогда она побежала домой и поклялась никогда–никогда, никому об этом не рассказывать. Но как только она закроет глаза – перед ней возникает труп, мешком лежащий в траве, и эти белые нитки, дрожащие на ветру.
* * *
– А теперь скажи по–йолльски: я не веснар. Я не убивала барона.
Горицветка, извлеченная из погреба, дрожала в объятиях матери. Аррф сидел, нахохлившись, глядя с подозрением.
– Я не веснар, – пролепетала Горицветка на вполне приличном, почти без акцента, йолльском. – Я не убивала барона. Честное слово! Клянусь! Даю присягу!
Все эти клятвы были ни к чему. Уже после первых ее слов Аррф отшатнулся, будто между ним и девушкой перерезали натянутую нить. Из веснара, убийцы и мстителя Горицветка превратилась в несчастную дуру. Хоть бы жители Холмов пожалели ее…
А почему нет? Ведь живут же – и прекрасно живут! – и Роза, и Горчица. То, что в прежние времена считалось позором, теперь превращается чуть ли не в доблесть.
– Мы оказались там же, откуда начинали, – сказал я. – Даже хуже: у нас совсем не осталось времени.
* * *
– А что такое для тебя – Йолль? Твоя родина?
Мы свернули с тракта. Дом покойного барона Нэфа стоял перед нами на склоне, как путник, идущий в гору и на миг замерший с занесенной ногой.
– Много камня, много людей… дым… суета, – Аррф нехотя улыбнулся. – Для меня моя родина, Осот, – то, что я могу унести с собой.