Парящая для дракона. Обрести крылья
Шрифт:
Нас связывало слишком многое и в то же время абсолютно ничего, чтобы сейчас растягивать это прощание.
Парковка, на которую мы вышли, была накрыта защитным куполом. Никакого транспорта, кроме нашего и флайсов сопровождения, здесь не было. Аронгарские вальцгарды стояли по периметру, пока мы всей крайне занимательной процессией двигались к машинам.
Напоследок я обернулась – чтобы посмотреть на Мэйстон.
Так получилось, что этот город стал для меня своеобразным символом перерождения, и я пообещала себе и ему (мысленно), что обязательно вернусь сюда с Льдинкой, когда она чуть-чуть подрастет.
Торн сел следом за мной, и мы оказались друг против друга.
Как в старые добрые времена.
Те времена действительно можно назвать добрыми, а вот настоящие… пока что я не определилась, какую им придумать характеристику. Торн коснулся капли наушника, коротко ответил:
– Да, – и наш флайс плавно взмыл в воздух.
Я увидела, как по защитному куполу прошла рябь, и спустя минуту наш кортеж был уже на верхней аэромагистрали, специально расчищенной для нас.
Поскольку с городом я уже попрощалась, смотреть в окно больше не стала.
Достала мобильный и, смахнув сотню непринятых вызовов, открыла живую ленту. Помимо подсуетившихся репортеров, быстренько подхвативших эту тему по всему миру, мне писали самые обычные люди. В личку, под видео – люди из всех уголков мира, иногда скрытые за аватарками мультяшных героев или экзотических мест, иногда с фото крупным планом, иногда на фото держащие на руках своих детей – тем не менее все они выражали мне свою поддержку.
Двадцать две с половиной тысячи комментариев, число которых росло с каждой минутой.
«Мы с тобой!»
«Держись, Лаура!»
«Ничего не бойся!»
«Вот наблы! Ничего, на всех найдется управа!»
«Ты даже не представляешь, как я тебя понимаю. В свое время мой муж…»
– Довольна? – Ледяной голос вернул меня в реальность. Неосознанно подняв голову, я ударилась о холод в синих глазах. – Довольна тем, что ты устроила, Лаура?
– Что я устроила? – уточняю.
Хотя мне хочется спросить это совершенно иначе, сейчас не время. Не уверена, что когда-нибудь еще наступит такое время и я буду спрашивать его о чем-то иначе.
– Это шоу. – Он кивает на мой смартфон.
– Это не шоу, это самозащита, – говорю я. – Должна же я была найти хоть кого-то, кто действительно готов меня защищать, при этом не используя в своих целях. Сейчас их…
Я смотрю на стремительно растущую цифру комментариев.
– Уже двадцать семь тысяч. Двадцать семь тысяч человек, которым ничего от меня не нужно и которые выражают мне свою поддержку. Просто так.
Торн прищуривается.
– По-твоему, это игрушки, Лаура?
– Моя жизнь? Жизнь моей дочери? Определенно нет. – По ощущениям, мой взгляд сейчас холоднее его взгляда. – А теперь, если не возражаешь, я бы хотела минут пять посидеть в тишине и с закрытыми глазами.
Разумеется, я вру, но вру достаточно убедительно. Убедительно для того, чтобы закончить этот разговор, а самой не сорваться в бессмысленные упреки. Вроде тех, что «Какого набла я должна была бегать по странам от отца своего ребенка?!» или «Почему, когда ко мне в квартиру ввалились вооруженные до зубов
Проблема в том, что она действительно его Солливер, а я – больше не его Лаура. Деловое соглашение, которое между нами, держится на хрупкой замерзшей ниточке, и в моих же интересах, чтобы эта ниточка дожила до рождения Льдинки. Потом, думаю, будет не легче, но потом я хотя бы буду спокойна, что мои чувства никак не повлияют на нее. Сейчас я не могу себе позволить никаких эмоциональных всплесков, потому что отвечаю не только за себя, но и за свою кроху.
У меня почему-то холодные руки, но я подавляю желание спрятать их в карманы пальто, равно как и обхватить себя руками тоже. Это такие беззащитные жесты, а ему я свою беззащитность показывать не собираюсь.
– Лаура, – слышу его голос.
– Что?! – Это получается резче, чем я рассчитывала.
– Я не хочу быть тебе врагом.
Нет, ну это уже слишком.
– Не хочешь – не будь, – отрезаю я и снова закрываю глаза.
К счастью для всех, больше он разговаривать не пытается, а я справляюсь с нахлынувшими чувствами гораздо быстрее, чем сделала бы это раньше. Возможно, мне это только кажется, но, когда мы подлетаем к Мэйстон-телепорт, меня уже не трясет от непролитых слез и желания высказать ему все.
ВИП-парковка свободна от журналистов, но не здание, в которое мы заходим. Здесь тоже кордон вальцгардов, через которые не пробиться, но это не мешает особо активным кричать из-за спин военных:
– Ферн Ландерстерг, как вы можете прокомментировать видео?!
– Лаура! Всего один вопрос!
– Вы уезжаете по своей воле?!
– Что вы можете сказать…
– Лаура!
Мне кажется, что это никогда не закончится, но благодаря совместным усилиям вальцгардов и мергхандаров, а еще, разумеется, особому, короткому коридору для ВИП-персон мы оказываемся в закрытом холле очень быстро, оставив за собой и волну журналистов, и глазеющую на нас со всех ярусов огромного пассажирского зала толпу.
Сотрудница Мэйстон-телепорт, в темно-зеленой форме и белой блузке, с оранжевым шейным платком, вежливо улыбается:
– Ферн Ландерстерг, добро пожаловать на частный рейс. Ферна Фил.
Я смотрю на надпись за ее спиной, и меня чуть не пробивает на смех.
«Зал номер один».
Смех я вовремя сдерживаю, потому что понимаю, что это будет больше напоминать нервное хихиканье. Внутри зала мягкие удобные диванчики, зона, где я могу съесть все, что может влезть, а заодно посмотреть визор, чтобы скоротать ожидание перехода. Стоит мне поднять глаза, как я тут же понимаю, что там показывают нас, идущих сквозь толпу. Сотрудница телепорта оказывается понимающей и быстро переключает на музыкальный канал.
Тут уже впору хвататься за голову, потому что на экране – клип Сибриллы Ритхарсон на ее наблову новую песню, которую она исполняла у нас на вроде как помолвке. На Торна я принципиально не смотрю, поэтому не знаю, как он реагирует, сама же отворачиваюсь, беру тарелку с первой попавшейся на глаза выпечкой и подхожу к окну.
Разве так все должно быть?
Разве я должна сейчас стоять, не имея ни возможности, ни желания прямо сказать обо всем, что меня тревожит?
Я оборачиваюсь и врезаюсь во взгляд Торна: он смотрит на меня.