Пасхальные люди. Рассказы о святых женах
Шрифт:
Наше венчание состоялось в имении Георгия – в церкви святого праведного Лазаря Четверодневного, друга Божия. Венчал нас отец Потапий – священник благочестивый и верный Господу. Он стал моим наставником и научил меня многому о жизни души, пока его не перевели в Муром, где отец Потапий принял постриг с именем Пимен и стал архимандритом Спасо-Преображенского монастыря.
С каждой молитвой таинства Венчания я чувствовала, как решается моя судьба, что отныне буду уже не я, Ульяна, дочь Иустина Недюева, а Иулиания – супруга Георгия Осоргина. И я молилась Матери Божией, чтобы Она не оставляла меня своим заступничеством на пути жены и матери. И помогла мне стать верной помощницей моему мужу. После совершения таинства отец Потапий поучал нас по слову апостольскому и изречениям святых отцов о жизни супружеской, о святости брака и непорочности
Все слова батюшки я сохранила в сердце своем, как в благодатной почве, которая со временем должна была принести плод, если только я не оставлю своих душевных трудов, окунувшись в суету семейной жизни.
Родители моего мужа приняли меня в свой дом с любовью. Свекор Василий Осоргин оказался человеком доброго нрава, а свекровь Евдокия – женщиной разумной и кроткой. Они были уже в летах и видели в своей невестке прежде всего помощницу, и потому мне сразу захотелось именно таковою для них и стать. Вскоре все хозяйство легло на мои плечи.
Вечерами, когда мне выдавалась свободная минутка, я пряла и шила
Я стала жить, как жила когда-то у бабушки Анастасьи – вставать с рассветом и ложиться только тогда, когда в доме затихнут последние звуки. Я полюбила раннее утро, потому как это было мое единственное время, которое я проводила в одиночестве. Утро я посвящала молитве, я разговаривала с Тобой. И Ты не оставлял меня, давая силы на день грядущий. А сил требовалось много. Имение Осоргиных было огромно: были у нас и свои поля, и леса, и озера. Было множество прислуги и другого честного люда в доме. И за всем имением я должна была зорко следить, имуществом мудро распоряжаться, а слугам давать своевременные указания. По своему устроению сама скорее послушница, я вдруг стала управляющей другими людьми! И это давалось мне с трудом. Своих девушек я жалела, и порой, видя недостаток в работе той или иной из них, я сама тихонько доделывала за ними. Бывало, за этим занятием меня заставали моя свекровь или супруг.
«Ульяна! – слышала я гневные речи. – Что это? Не подобает госпоже самой прислуживать. Совсем так людей распустишь. А людей надобно в строгости держать!»
Я улыбалась и покорно кивала моим родным. Но строгой быть не могла. Ведь я видела, как трудятся не покладая рук наши слуги, как устают они, и нет у них ни отдушины какой, ни радости в жизни. А ведь все мы человецы – Творения Божии.
Жалела я людей. Жалела. За что частенько мне самой и доставалось даже от самих слуг, которые, я знаю, шутили обо мне, называя между собой слугой-хозяйкой. Но я не обижалась этому прозвищу, ведь по сути я таковою и была…
Вечерами, когда мне выдавалась свободная минутка, я пряла и шила. Шила и пряла. Столько вдов было в наших селениях, сколько сирот, сколько бедных, обездоленных, кому нужна была одежда! Конечно, пряжа моя была самой простой (слава Богу, грубой овечьей шерсти у нас в имении хватало), но мне удавалось сплести из нее тонкие нити, и ткань получалась мягкая, а одежда очень удобной. И я радовалась своим трудам более, чем радовались женщины, которым я передавала сшитые вещи через свою преданную служанку, которая по моему наказу держала сие делание втайне от домашних. О моем рукоделии во всем доме знал только мой супруг – от него у меня не было секретов.
Супружеская жизнь наша тихо протекала под покровом Пресвятой Богородицы. Быть женою Георгия оказалось и просто, и сложно одновременно. Он был очень заботливым и бережным со мною. Он был внимательным и мудрым. Он был любящим. Но он служил при дворе и часто уезжал из имения по царским делам. И случалось, задерживался на год, а то и на два. Я знала, что такова доля любой женщины нашего сословия, и никогда не укоряла его и не сетовала на свою судьбу. И только Господь ведает, как трудно я переносила разлуку с супругом. К своему мужу я быстро привязалась сердцем, познавая истинность слов Писания, обращенных к первой жене – Еве: «И к мужу твоему влечение твое…» [2] . На доброго мужа жена взирает с уважением и со страхом, как на своего пастыря, на свою главу. Когда Георгий был дома, я во всем его слушалась и во всем благом поддерживала. Я научилась ему доверять и самой быть достойной его доверия. В своем муже я открывала друга, брата и отца. С ним я узнавала и себя как жену, мать, как верную подругу. Его любовь даровала мне силы и меняла меня. И хотя я как прежде была немногословной с другими людьми, я перестала прятаться от них, пугаясь их бытия. Наоборот, теперь я смотрела на их жизнь с сочувствием и часто жалела людей, разделяя их радости и беды. Но свои радости и свои несчастья я делила только с Богом и с Георгием. Когда же муж мой уезжал на царскую службу, я вновь оставалась одна. Тогда я заполняла все свои дни и ночи молитвой и рукоделием. Но все же я очень скучала по Георгию, особенно в первые годы супружества, когда Господь еще не даровал нам детишек.
2
См. Быт. 3:16.
Я знала, что коли я не пошла монашеским путем, став супругой, моим подвигом в миру должно было стать рождение и воспитание детей для Господа, ибо, по слову апостола, «жена спасается чадородием». И потому от самого первого дня нашего с Георгием супружества я просила Бога более всего о даровании первенца. Но проходил месяц за месяцем, а моя утроба оставалась неплодной. И хотя ни Георгий, ни домашние не укоряли меня, чувство вины вкралось в мою душу. Я усугубила молитву. Теперь я вставала среди ночи, когда супруг мой крепко спал. Я вставала и шла в крошечную горницу, которую называла молельной, и там пред бабушкиной иконой Матери Божией, а также пред образами Спаса Нерукотворного, которым нас венчали, и святителя Николая – чтимой иконы семьи Осоргиных, я слезно выпрашивала у Господа долгожданное чадо. А в конце молитв я взяла за правило класть сотню земных поклонов.
Через сорок дней я почувствовала в себе живую душу, но молитв не оставляла и никому не говорила о моем положении, пока живот мой не округлился, повествуя лучше слов окружающим о находящемся под моим сердцем младенце.
Как описать радость состояния будущей матери? Это поистине дар свыше. Ношение во чреве младенца – время особое, благословенное, когда ангел Божий ограждает своим заступничеством жену от брани плотской и духовной, чтобы все силы ее души были направлены на сохранение и взращивание в себе новой жизни, которую вложил в нее Господь. Для меня сие женское бремя было счастьем, оно учило меня непрестанной молитве и предстоянию пред Богом. Будущая мать как никто понимает, что и ее жизнь, и жизнь ее чада в руках Божиих. И потому молитва матери – это ее дыхание.
Каждого своего будущего младенца я вынашивала по-разному. И с каждым чувствовала его особенную неповторимую душу, ведь уже в утробе младенец имеет свой характер. Я разговаривала с моими будущими детьми, я пела им песни, я читала над нами молитвы и не уставала осенять свое чрево крестным знамением. Я старалась часто бывать в храме святого Лазаря, исповедовать свою душу и причащаться Святых Даров. Как могла, я говела, зная, что умеренный пост полезен не только матери, но и самому младенцу. Я раздавала милостыню, вышивала для храма пелены и продолжала обшивать женщин нашего селения. Некоторую часть из своего рукоделия я отправляла в город, а вырученные средства жертвовала на храм. Я жила, как и прежде, но все же я была уже иной – теперь я никогда не была одна, со мной всегда было во чреве мое чадо. И скоро мы должны были встретиться.
Родовой боли я не боялась. Я помнила, что она дана нам для очищения, и потому всегда перед родами молилась не только о благополучном разрешении, но и прощении грехов моих, явных и потаенных. А еще я знала, что Сама Богородица помогает труждающейся жене, ведь Она тоже – Мать. И потому страха у меня не было, а была молитва и ожидание встречи со своим чадом.
Господь посылал мне больше сыновей. И в этом тоже была Его особая Мудрость. Мать привязывается к дочкам, как к отражению самой себя, и часто жалеет дочерей, ибо они также разделят нелегкую женскую долю. Сыновья же для матери прежде всего – опора. Они – ее крылья.