Пасхальный парад
Шрифт:
Часть вторая
Глава 1
В течение нескольких лет после развода с Эндрю Кроуфордом Эмили работала библиотекарем в одной из биржевых контор на Уолл-стрит. Затем она перешла в редколлегию отраслевого журнала «Фуд филд обсервер», выходившего раз в две недели. Писать новости и статьи на продовольственную тему было делом приятным и необременительным. Когда ей удавалось быстро придумать заголовок и при этом сразу уложиться в оптимальное количество знаков —
МАСЛО «ОТЕЛЬ-БАР» НА ПИКЕ ПРОДАЖ. МАРГАРИН УХОДИТ
— она вспоминала отца. Конечно, всегда оставался призрачный
По этой логике, за исключением редких минут, она считала себя ответственным и цельным человеком. Теперь она жила в районе Челси, в квартире с большими окнами, выходящими на тихую улицу. При желании ее легко можно было бы превратить в «интересные апартаменты», но таких мыслей у нее не возникало. Главное, метраж позволял устраивать вечеринки, а она любила принимать гостей. Кроме того, это было пусть временное, но уютное гнездышко для двоих, а в означенный период здесь перебывало довольно много мужчин.
В течение двух лет она сделала два аборта. Отцом первого нерожденного ребенка был человек, который ей не очень нравился; главная же проблема со вторым отцом заключалась в том, что она не могла с уверенностью сказать, кто им был. После этого аборта она отпросилась с работы на неделю: отлеживалась дома или совершала осторожные болезненные прогулки по пустынным улицам. Она подумывала о том, чтобы сходить к психиатру, — кое-кто из ее знакомых делал это регулярно, — но это влетело бы ей в копеечку, а результат мог оказаться нулевым. К тому же у нее родилась идея получше. На низком прочном столике она установила портативную пишущую машинку, которую отец подарил ей по случаю окончания школы, и начала трудиться над статьей для журнала.
АБОРТ: ЖЕНСКИЙ ВЗГЛЯД
Этим названием в качестве рабочего она осталась довольна, а вот первое предложение, или так называемый зачин, никак ей не давался.
Это болезненно, опасно, безнравственно и противозаконно, однако каждый год ____ миллионов женщин в Америке делают аборты.
Это звучало само по себе неплохо, но сразу настраивало на этакий назидательный лад, так что она попробовала подойти иначе.
Как многие девушки моего возраста, я всегда считала аборт чем-то ужасным, и сама мысль о таком шаге, если она вообще допустима, должна вызывать страх и трепет, сравнимый с нисхождением в первые круги ада.
Уже лучше, но даже после того, как она поменяла «девушек» на «женщин», полного удовлетворения не было. Что-то здесь не так.
Она решила бросить до поры до времени зачин и налечь на основной текст. В течение многих часов она написала много абзацев и выкурила не меньше сигарет, не помня, как их зажигала и когда гасила. Затем она прошлась по тексту с карандашом, делая пометки на полях, порой переписывая целиком страницу (вариант А, абзац 3, с. 7), с острым ощущением, что она нашла свое призвание. Но поутру, после беспокойной ночи, ее ждала на столе бумажная анархия, и, взглянув холодным редакторским глазом, она вынуждена была признать, что это все не то.
Когда неделя на больничном закончилась, она вышла на работу, радуясь привычному восьмичасовому ритму. На протяжении нескольких вечеров и почти весь уик-энд она продолжала трудиться над статьей, но в конце концов сложила весь материал в картонную коробку с пометкой «Мои документы», а пишущую машинку убрала на место. Столик пригодится ей для вечеринок.
А потом вдруг наступил 1955 год, и ей стукнуло тридцать.
— …конечно, если ты
— Не карьера, а обыкновенная работа.
— Тем более. Просто мне кажется, что пришло время тебе… не то чтобы остепениться, нет, я и сама, видит бог, так и не остепенилась… а, как бы сказать…
— Выйти замуж. Родить детей.
— А что в этом плохого? Неужели в твоем окружении нет молодого человека, за которого тебе хотелось бы выйти замуж? Сара сказала мне, что они с Тони пришли в восторг от твоего последнего друга… как бишь его?.. Фред…
— Фред Стэнли.
За несколько месяцев он надоел ей хуже горькой редьки, и в Сент-Чарльз она его привезла по наитию, очень уж он был представительный.
— Знаю, знаю. — Пуки подцепила вилкой давно остывшие спагетти с печальной улыбкой бывалого человека. Теперь, когда у нее был полный комплект вставных зубов, она могла вовсю улыбаться. — Это не мое дело. — О своем «деле» она заговорила позже, после того как набралась; это была старая и грустная песня. — Представляешь, я уже больше шести месяцев не была в Сент-Чарльзе. Сара меня не приглашает. Не приглашает, и всё. И ведь она знает, как я люблю туда приезжать, как я рвусь к детям. Я ей звоню по воскресеньям, и она сразу обрывает меня фразой: «Ты, наверно, хочешь поговорить с мальчиками». Естественно, я хочу поговорить с ними, услышать их голоса, особенно Питера, моего любимчика, а когда мы заканчиваем, она снова берет трубку со словами: «Пуки, всё! Ты знаешь, какой тебе придет телефонный счет?» Я отвечаю: «Бог с ним, со счетом, давай поговорим». Но она меня не приглашает. А когда я сама об этом заговариваю, что бывает крайне редко, что я слышу? «В ближайшие выходные, Пуки, это не очень удобно». Ха! «Не очень удобно»…
У матери на подбородке застыла капля соуса, и Эмили приходилось бороться с желанием вытереть ее салфеткой.
— А я вспоминаю, как я неделями жила с ней, пока Тони был на флоте, а мальчики еще ходили в подгузниках, как я готовила и убирала, как часто не работал котел парового отопления, и водяной насос, кстати, тоже, так что приходилось носить воду из большого дома, — и что, кто-нибудь спрашивал тогда, мне это «удобно»? — Словно чтобы подчеркнуть сказанное, она с вызовом стряхнула столбик пепла на ковер и сделала изрядный глоток из захватанного стакана, в котором плескался виски с содовой. — Конечно, я могу позвонить Джеффри, вот кто меня всегда понимал. Они с Эдной будут только рады пригласить меня, но видишь ли…
— Так позвони им, — перебила ее Эмили, бросая взгляд на часы. — Позвони Джеффри, и пусть он пригласит тебя на выходные.
— Ты уже смотришь на часы. Ну что ж. Я все понимаю. Тебя ждет твоя работа, и вечеринки, и твои мужчины, и что там еще. Я все понимаю. Поезжай. Иди, иди.
Весной освободилась должность ответственного редактора журнала «Фуд филд обсервер», и Эмили рассчитывала на повышение, но на это место взяли сорокалетнего Джека Фландерса. Он был худой и высокий как каланча, с печальным нервным лицом, от которого невозможно было оторваться. Их офисы разделяла стеклянная перегородка, и Эмили могла наблюдать за тем, как он хмурится, вооруженный карандашом или сидя за машинкой, как говорит по телефону, как стоит у окна, погруженный в свои мысли (вряд ли в эти минуты он думал о работе). Джек Фландерс немного напоминал ей отца. Как-то раз во время телефонного разговора его худое лицо озарила восторженная улыбка, и, догадавшись, что на другом конце провода женщина, Эмили почувствовала иррациональный укол ревности.