Пашка Огонь
Шрифт:
Когда были съедены продукты, Пашкины воины, притихшие, с величайшим изумлением на грязных лицах, бродили по гулким коридорам и залам, где стояли золоченые стулья с мягкими сиденьями. Со стен смотрели на них картины: какие-то дядьки тянули на веревках пароход по реке, на другой картине генерал сидел на коне, вздыбив его как свечку. Поражались ребята беломраморным человеческим фигурам, стоявшим по углам. Фигуры были красивее тех грубо обтесанных каменных баб, которых часто находили ребята на степных курганах вблизи рудника. Правда, здесь уже кто-то побывал до Пашки, потому что у одной каменной статуи были отбиты руки, но все равно невозможно было оторвать от фигуры глаз - она казалась живой.
Задержались ребята возле большого кувшина, расписанного цветами. По бокам у него торчали круглые ручки, а горло узкое, как у гуся.
– Зачем такой горшок?
– Как зачем? Пить.
– Чего пить?
– Воду.
– Тю, столько разве выпьешь: живот лопнет.
– У буржуев не лопнет, - сказал Пашка, - у буржуев животы вот какие, и Пашка широко развел руки.
Забрели ребята в какую-то темную комнатку и с величайшим недоумением рассматривали круглую белую посудину, над которой висел на стене такой же белый ящик с длинной цепочкой и ручкой на конце.
– Чегой-то?
– шепотом спросил Володька.
Ребята молчали. Никто не знал, зачем здесь эта посудина. Но вот кто-то потянул за цепочку, и вода с шумом полилась в чашу. Тогда Пашка почему-то замялся и сказал:
– Пошли отсюда, нечего тут делать.
Дни поздней осени коротки, и вот уже завечерело. Ни Пашка, ни его преданные воины не заметили, как за окнами лостепенно темнело. Ребята ходили по беломраморным лестницам степного дворца, по ого голубым, золотистым и красным залам, где на окнах висели бархатные портьеры, а на полу постланы ковры. Ребят поразила незнакомая жизнь, и норой им казалось, что они очутились в сказке. Пашка, очарованный красотой картин и статуй, мебели и ковров, совсем забыл, что пришел с огнем и мечом, пришел, чтобы заставить буржуев стать перед ним на колени. Да и "буржуи" выглядывали из-под кроватей испуганными глазенками. Пашке уже не хотелось, чтобы перед ним становились на колени, он уже насытился победой. И когда Колька Штейгер, проходя мимо двери, за которой спрятались буржуйчики, забарабанил в нее кулаком, Пашка сказал:
– Не трогай, нехай сидят. И так набрались страху, гляди, пора штаны стирать.
А в это время в комнате плохо понимавшие по-русски дети горько плакали, сгрудившись вокруг Мадмазель Таранки. Кто был посмелее, тот на цыпочках подкрадывался к двери и подглядывал в замочную скважину, стараясь понять, что делают грозные завоеватели. Но те уже ничего не разбивали, просто ходили по коридорам, тихо переговариваясь.
Когда стемнело, с крыши но пожарной лестнице спустился Пашкин часовой и доложил, что со стороны села через овраг движутся к дому какие-то люди с топорами и на бричках, запряженных лошадьми. Часовой добавил, что он заметил этих людей еще перед сумерками, и ему показалось подозрительным, что они прятались в балке, о чем-то сговаривались и указывали пальцами на помещичий дом. Часовой рапортовал Пашке в коридоре, где лежал на полу и уже, наверно, отдохнул хорошенько, а может, и соснул часок-другой поверженный "генерал". Пашка обратил внимание, что тот, услышав тревожное сообщение часового, стал бурно обнаруживать признаки жизни: мычал, мотал головой и вращал белками глаз, давая понять, что хочет что-то сказать.
Пашка велел развязать "генерала", и, когда ребята освободили деду затекшие руки и вынули изо рта кляп, старик, заикаясь и картавя, сказал, что нужно поскорее закрыть двери и окна, что это наверняка едут сельские кулаки грабить имение - они уже не первый раз пытаются это сделать. Главарем у них какой-то Микола Чнрва, лютый человек.
Некоторое время Пашка молчал, озадаченный словами старика. Потом вспомнил, как брат Петр рассказывал, что кулаки нередко опустошали отобранные у богачей дома, убивая тех, кто охранял добро.
Пашка, а за ним Володька Дед мигом влезли на чердак и, увидев деревенские брички в балке, поняли, что старик был прав.
Вандиты приближались к дому.
Когда ребята спустились вниз, старик уже запер на крючки все двери в доме, закрыл ставни в окнах. Но Пашка понимал: окна без стекол, хотя и со ставнями, - плохая защита. Он приказал забросать окна подушками, матрацами, завалить мебелью.
Закипела работа, и едва успели подпереть ставни стульями, за
громоздить подоконники коврами, одеялами и матрацам, как во
дворе послышались чужие голоса, топот ног и в дверь грубо застучали.
Пашкa притаился зa дверью рядом cо стариком, который принес свое ружье и передал Пашке. На стук никто не отзывался. В дверь загрохотали громче.
– Чего надо?
– спросил Пашка, стараясь придать голосу грубоватость для устрашения.
– Открывай! Кто в доме есть? И тогда Пашка oтветил зa всех:
– Уходите отсюда, тут проживают международные дети!
– Открывай, паскуда!
Пашку задела столь грубая форма обращения. Он ответил: - Постучи, постучи, а мы не откроем, - и велел ребятам снoсить к двери столы, скамейки, креслa. Ребата приволокли даже зеркало и свалили его на баррикаду.
А со двора барабанили сильнее;
– Открывай, а то будем двери рубать!
– Только сунься, гад, - сказал Пашка и клацнул ружьем, переломив стволы, чтобы зарядить их.
Пашка понимал, что с бандитами, вооруженными топорами, шутки плохи. Надо было направить посланцев на рудник, и он велел Mишкe Аршину, как самому маленькому, выскочить незаметно из дома и мчаться во весь опор в ревком.
После yгpoз и окриков за дверью притихли, должно быть, готовились к штурму, позванивало лезвие топора, и вдруг раздался треск: бандиты принялись рубить створки дверей.
– Руби веселей!
– закричал кто то из бандитов.
Мадмазель Таранка, услышав шум и треск, тотчас догадалась: в дом пришли настоящие грабители, те, что пугали ее в темные осенние ночи. Опасность была гораздо серьезнее той, что произошла утром, когда в дом ворвались какие-то мальчишки. Поняли это и маленькие жители детского приюта. Тут-то и поднялся истинно горький плач: Мадмазель Таранка в отчаянии металась по комнате, ломая руки, не зная, что делать. Она проклинала судьбу, что забросила ее в эту варварскую страну и нет ей, несчастной женщине, ни минуты покоя и не у кого просить защиты.
Все же она взяла себя в руки, поняв, что сидеть взаперти в столь опасную минуту нельзя. Она решила выйти из своего укрытия, сначала приоткрыла дверь и высунула голову, потом вышла сама. Ребятишки потянулись за ней, вцепившись со всех сторон в ее длинное строгое платье
Пашка тотчас увидел их. Он продолжал командовать, а сам искоса глядел на перепуганных чужеземных ребятишек, которые ужe не со страхом, а с мольбой и надеждой взглядывали на него, cвoeгo спасителя. Пашке стало жаль малышей, и он почувствовал ответственность за их маленькие жизни.