«Пассажир» из Сан-Франциско
Шрифт:
— Не поделили кое-что, — неохотно признался Марк. — Притормози здесь.
«БМВ» вильнула к парапету и застыла в нетерпеливом ожидании.
— Кстати, мужик, у меня с башлями напряг, не успел сделать обмен товар — деньги. Может, дозой возьмешь в счет услуги? Хочешь, на пару оттянемся?
— По-нят-но, — по слогам протянул водила. — Не-а, братан, я не по этому делу. В следующий раз отдашь. Будешь должен…
Откровенное пренебрежение звучало в его голосе. И Марк-Антон взвился: и что этот занюханный чухонец себе позволяет?! Пренебрегает им, брезгует. Ну, погоди, сейчас я тебя раздрочу! Ты на минуточку не
— Тогда извини за компанию, — сказал он. — Я, ей-богу, хотел по-хорошему. Ты не оценил. Пусть будет по-твоему. По-плохому, значит. С песней выметайся из машины…
Пистолет снова был у виска Маковского.
— И не ерунди! Одно движение…
Бедный неудачник Марк-Антон! Это же не гаммы играть. Одно движение сделал Маковский. Резкое и неожиданное. Был пистолет — и нет его… в руке музыканта. Зато вот он — полновесно покачивается на ладони Маковского. Дальше как по нотам. Тот передернул затвор и убедился, что патронник пуст. Сказал закрывшемуся ладонями от предполагаемого удара пианисту:
— Засунь в задницу свой муляж. И вали отсюда!
Повторять было не надо.
Генерал Соколов жил и работал по «детскому» времени.
Будь то десять или двадцать два.
Соколов смотрел на часы, которые, как и президент, носил на правой руке, — надо заметить, в отличие от некоторых, привычку эту он приобрел заведомо раньше президента, хотя свою первоочередность и не выпячивал, — и констатировал:
— А время-то еще детское…
Когда на ежегодных профилактических осмотрах, которые и по сей день именуются препротивнейшим словом «диспансеризация», врачи спрашивали его:
— Как сон?
Он неизменно отвечал:
— Регулярный.
Медики скептически хмыкали и помечали в своих талмудах:
«Сон сбит».
Сегодня ночью генерал был крайне недоволен американцами, которые беспардонно тянули со своим заокеанским телефонным звонком.
— И так сон сбит, — ворчал он, кляня почем зря несуразную разницу во времени. — А почему бы им самим не остаться на ночь в офисе и не позвонить, когда здесь рабочий день?! Вечно мы в какой-то заискивающей роли. Агента, вон, своего прислали! Мало их без него у нас пасется…
Генерал слыл человеком старой закалки и американцам не доверял. Ни раньше, ни теперь. Он был воспитан на лозунге:
— Янки, гоу хом!
Так по-английски, который ему с грехом пополам все же удалось осилить, звучало пожелание:
— Попутного ветра в сторону дома…
А по-другому и не скажешь. Времена изменились, наступила эпоха сотрудничества на основе взаимного уважения. Только они дрыхнут там, а ты карауль их здесь…
Он вздохнул, подошел к кофеварке, налил кофе. Кофеварка была старая, еще из стабильного прошлого. Да и вообще все в кабинете было еще из тех уверенных времен. Внешне мало что изменилось. Разве что портрет на стене — вместо Дзержинского, которого генерал, несмотря на все последние исторические изыскания, глубоко уважал, Путин висит. А вот кофе хуже стал — раньше секретарша Анечка такой напиток богов забабахивала, какой нынче и в ресторанах лучших не подают. Генерал сел обратно в кресло, откинулся на спинку и предался ностальгии.
Приятные воспоминания нарушил американский звонок генерала Джексона:
— Добрый вечер! — сказал он с подчеркнутым американским дружелюбием.
— Добрый! —
— Мы тоже не сидим на месте, коллега, — Джексон довольно хмыкнул. — Индус вывел нас на крупную разветвленную сеть. Скоро их можно будет брать.
— Давайте дождемся следующей поставки…
— Договорились. Кстати, что с Маковским? Как он себя чувствует?
— Отлично, — Соколов глубоко со смаком зевнул, прикрывая ладонью трубку. — Отслеживаем его контакты…
— Желаю удачи, держите нас в курсе. Ловко же устроился ваш «хоккеист»…
— Да уж…
На Соколова навалился новый приступ зевоты, которую не могла разогнать даже предполагающаяся улыбка генерала Джексона, все еще отдающая свежестью зубной пасты.
Еще раз расшаркавшись в космическом пространстве, генералы пожелали друг другу относительной доброй ночи. Как всегда не в точку: для Америки слишком рано, для России уже поздно… День пламенеет — как писал с детства любимый Соколовым писатель Джек Лондон. Он повесил трубку, с неприязнью посмотрел на ни в чем не повинный телефон и стал моститься вздремнуть пару часиков на узком казенном диванчике. В рабочем порядке, так сказать. Про себя отметил, что раньше диванчик был более удобным. И скрипел не так. С мечтами об Аннушке — только мечтами, поскольку генерал был примерным семьянином — он казался шире и мягче…
Черт бы побрал эту Америку с их разницей во времени…
Глава пятая
Сегодня они все работали вместе — Маковский, Сатаров, Волков, Сергеев. Такое случалось не каждый день, по такому случаю после смены решено было это вспрыснуть — хоть здесь же, в ресторанчике в Шереметьево, или поехать в Архангельское — тоже дорога не дальняя…
— Вам лишь бы повод, — высказывала матушка Волкову.
И была права.
Смена обещала быть без напрягов, по крайней мере, никаких особых указаний сверху не поступало. У стойки Волкова уже битый час тыркался мексиканец в сомбреро. Не нравилось Борису, когда что-то делалось напоказ. Ну, на фига ты по дождю напялил свою хламиду?! Продемонстрировать, что тебе скрывать нечего?! А чего тогда ручонки пошаливают? Текилы в валютном баре перебрал? Или за неимением оной вчерашняя водочка колотун выстукивает? Как бы то ни было, для очистки совести пройдемся еще раз по кругу. До отправки самолета в страну кактусов время еще есть…
Мексиканец был немолодой, усатый, а из-под сомбреро выкатывал напористый живот. Он беспрерывно вздымал руки к небу и лопотал что-то по-испански — по-видимому, вымаливал у Пресвятой Девы Марии летную погоду.
— Не боись, амиго, — успокаивал его Волков, в очередной раз перетряхивая чемодан. — Улетишь со всеми или… несколько позже.
Внимание Волкова привлек кожаный жилет с подозрительным утолщением где-то в районе спины. Волков жилет вытащил, начал ощупывать, мексиканец побледнел.