Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник)
Шрифт:
Наверное, он сглазил, слишком рано начав думать о дальнейших действиях. Работа замедлялась, дерево в глубине становилось все тверже, а нож тупился, регулярно задевая за металл пробоя. И все же воронка в боку чурбака росла…
Он не смотрел на часы, долбил размеренно и монотонно: три полукруговых движения с одной стороны пробоя, три с другой, выковырять отколотые щепки, снова три с одной, три с другой, после десяти циклов измерить достижения и начать все с начала…
Когда глубина отверстия почти сравнялась с длиной клинка, Олег решил, что этого достаточно. Сидя на
Перед глазами вспыхнули огненные круги, в спине мерзко хрустнуло, но пробой не сдвинулся ни на миллиметр.
Олег рвал, дергал, пробовал тянуть равномерно и рывками – паника нарастала, он уже плохо соображал, что делает, когда дрожащими руками просунул длинное лезвие в пробой и рванул за рычаг ручки. Нож сломался с камертонно-чистым звуком, лезвие улетело куда-то в темноту.
И тогда Олег завыл во весь голос…
«Сука-а-а!!! Я убью эту суку! Пусть только придет проверить утром ловушку… всажу в брюхо шагов с пяти и буду глядеть, как корчится и воет с дуршлагом вместо кишек…. Потом подползу поближе и нашпигую дробью яйца… и никаких контрольных выстрелов в голову, пусть дохнет медленно… Заодно посмотрим, чем эта гнида взводит свои капканы… должно быть чем-то вроде тисочков… или винтовой струбциной, даже парой струбцин…»
Он дрожал в лихорадочном ознобе – то ли в предвкушении расправы над охотником-параноиком, то ли почувствовав холод ночи, пробившийся сквозь возбуждение, страх и ярость.
Олег сидел на проклятой плахе и, чуть позвякивая цепью, раскачивал пробой вправо-влево. Точнее, пытался раскачивать – железина была откована добротно, с цепляющимися за дерево зазубринами. Гнуться, ломаться или расшатываться пробой не собирался.
«А ведь я кретин, – подумал вдруг Олег, – полный идиот и склеротик. У меня в рюкзаке отличный рычаг, а я сижу и вручную дрочу поганую железку…»
Он торопливо достал «тозовку», повозился с ней у пробоя и досадливо отбросил на траву. Ствол ружья не проходил в пробой. Чуть-чуть, но не проходил…
Маньяк, развлекавшийся установкой капканов в парке, не пришел за добычей. Вместо него на рассвете пришел дождь – мелкий, противный, холодный…
Странное дело, но холод он перестал чувствовать. Постоянная дрожь под промокшей одеждой стала привычной, он не обращал на нее внимания, как не обращают внимание на побаливающий зуб или постоянный насморк. Сигареты, дававшие иллюзию тепла, кончились час назад; голод или жажда его не беспокоили.
Олег сидел на плахе, забросив все попытки освободиться – так, должно быть, сидит попавший в капкан волк, понявший, что из железного плена не вырваться – сидит и ждет охотника, чтобы дать ему последний и безнадежный бой.
Дождевые капли стекали по лицу, он не вытирал их, ни на что не обращая внимания… Мыслей не осталось никаких – какое-то дремотное отупение, похожее на сон без сновидений наяву…
Дождь кончился и рассвело окончательно, хмурое серое утро с трудом пробилось сквозь кустарник – Олег не шевелился, позабыв о том, как ждал утра, дабы оценить еще раз при свете возможности к спасению.
И тут раздались голоса – веселые, громко перекликающиеся в мокром от дождя парке…
Он вскочил, звякнув цепью, мысли заметались напуганными зверьками:
Крикнуть?
Позвать на помощь?
А пожар?
Идут с поселка… наверняка знают о пожаре…
Нельзя…
Ружье, две фляги в рюкзаке…
Нельзя…
В любом травмпункте сразу спросят, что делал тут ночью… и наберут «02»…
А уж те сложат два и два…
Он забился в кусты, насколько позволила длина цепи и густые ветви, прижался к земле за плахой. Вспомнил про оставленные на виду ружье и рюкзак, но не шевельнулся – голоса слышались рядом…
Олег толком не разглядел идущих, – судя по голосам, подростков. Лишь мелькнула раз-другой сквозь заросли яркая куртка. Сворачивать с дорожки в мокрый парк утренние прохожие не спешили.
Он лежал затаившись, ожидая, когда затихнут в отдалении последние звуки. Подождал еще немного и вылез из куста – грязный, мокрый, дрожащий… Не похожий на давешнего ликующего от удачно проведенной операции ночного оборотня…
Способность думать вернулась, хотя мешал постоянный ломящий гул в ушах, отдающий неприятной болью в виски.
К чертям все планы и алиби… Его уже не интересует покупка обгорелых руин, его вообще не тянет больше в любимые когда-то места, а хочется одного – поскорее выбраться и забыть об этой проклятой ночи. Но выбираться надо самому, чтобы не сменить одну ловушку на другую, капкан на тюремную камеру.
Домик из темно-красного кирпича он видел как на ладони, до него действительно метров пятьдесят, не больше. Олег легко смог разглядеть никуда не исчезнувшую кучу хлама у стены. Ему даже казалось, что он видит вполне подходящую для рычага арматурину…
А еще, напряженно вглядываясь в домик, он почувствовал странную и неприятную вещь – его тоже разглядывают самым внимательным образом. И даже понял, откуда – из окна, из-под полуоторванного и задранного ржавого листа, прикрывавшего оконный проем.
Там, в темноте – ни движения, но чувство давящего взгляда не проходило – равнодушного взгляда, безучастно взирающего на мучительные попытки выдраться из капкана…
«Бомж? Обкурившийся наркоша? Ерунда… не та сейчас погода… Бомжатник тут мог быть летом, сейчас бездомная публика потянулась в тепло… в подвалы, на теплотрассы… Показалось… крыша едет… глюки пошли…»
Он плюнул на это ощущение и стал думать о главном – как преодолеть злосчастные пятьдесят метров.