Пасть
Шрифт:
— Поехали, — говорит Руслан живому трупу и вскрывает пачку сигарет.
Надо спешить. Миллениум на подходе.
Глава IV
Гена не ошибся. За час до полуночи снегопад прекратился, ветер разогнал тучи. Когда “запорожец”, светя единственной фарой, подкатил к Шведскому замку, ночь напоминала декорацию к рождественской сказке — луна в россыпях подернутых легкой дымкой звезд.
Фонари разрывали мрак четырьмя лучами — он отступал, сгущался у стен, в углах и нишах.
Они неуверенно стояли в самом начале анфилады, ведущей к облюбованному залу, и почему-то не решались пройти дальше. Вроде бы ничего тревожного — длинный ряд тускло-одинаковых пятен лунного света, падающего из оконных проемов, перемежался с густыми полосами тени, но было в их правильной и мрачной последовательности что-то такое… Не хотелось пересекать эти белесые пятна и уж совсем не хотелось входить в эту угольно-черную тень.
— Незачем тут плутать в темноте, — вполголоса сказал Гена. — Пошли вдоль наружной стены, там есть пролом — через него в зал и пролезем.
Заплутать в крепости было трудно, но они тут же с облегчением согласились. Даже у Ирки при виде ночного замка поубавилось романтического энтузиазма, а Наташа хоть сейчас была готова развернуться и отправиться обратно к Генке — по ее мнению, Миллениум можно было прекрасно встретить и там…
…Знакомый зал выглядел не так зловеще — луна гораздо лучше освещала его обширное пространство, чем анфиладу тесных комнат. Когда добавился свет укрепленных в нишах и выемках фонарей, а из включенного телевизора понеслись бодрые припевки — тревога и неуверенность ушли, отступили за стены, забились в дальние углы казематов и затаились между зубцов башен. Но не исчезли…
Парни разворачивали в дальнем углу целую батарею китайских боеприпасов — ракеты, петарды, римские свечи. Девчонки накрывали импровизированный стол. Ирка вслух удивлялась: почему они здесь одни? Почему никто другой не пришел встретить новое тысячелетие в таком экзотичном местечке? Даже в Саблинских пещерах, уже уходя, они наткнулись на две компании, выбиравшиеся из дальних залов — тоже праздновали. Но аборигенам Павловска чужда романтика…
Наташа не отвечала, она не могла отделаться от прилипчивого наваждения — в замке они не одни. Совсем не одни. Подошедший Игорь словно прочитал ее мысли. Может, действительно прочитал — по встревоженному взгляду и побледневшему лицу. Хотя в смешанном свете луны и фонарей мертвенно-бледные лица были у всех.
— Знаете, как использовали при императоре Павле здешнее подземелье? — начал Игорек самым зловещим тоном. — Туда временами запирали юных проштрафившихся камер-пажей. На ночь. И однажды…
Он выдержал паузу. Прозвучала она гнетуще, но на самом деле Игорь просто не успел придумать окончание импровизированной пугалки.
— И однажды дежурный по крепости офицер забыл сказать сменщику, что в каземате сидят трое парнишек.
Вспомнили только через два дня. Открыли дверь и… никого не нашли. Исчезли пажи, как в воздухе растаяли. Но с тех пор по ночам, в полнолуние…
Он замолчал. В Наташке закипала злость — нашел место и время для идиотских страшилок.
— Вот оно! Слушайте! — Игорь поднял руку.
Они вслушались. Ветер? Зимний ветер свистит в зубцах башен? Наташа передернулась. Не бывает такого ветра — негромкое завывание становится все жалобнее, звучит детским плачем, переливистым рыданием. И внезапно смолкает. Они молчали, затаив дыхание. А сверху снова поплыл стон невинно загубленных душ…
Закончивший с пиротехникой Генка грубо испортил Игорьку развлечение:
— Кончай сеять панику! Какие, к черту, замурованные пажи?! Обычные пивные бутылки с отбитыми донцами. А внутри кусок тонкой резины одним концом приклеен. От ветра подвывает замечательно. Мы сами пацанами эти пугалки и ставили — лазали на башню и закрепляли в трещинах. Некоторые уцелели.
Он задрал голову, оценил высоту башни, будто впервые ее видел, и покачал головой:
— И как шеи-то не поломали? А то еще порой с банкой краски и кистью лазали — намалевать имя подружки. Кто выше напишет — у того, значит, и любовь крепче. Сейчас смешно…
Наташа, как днем у провала, взяла его за руку. И сразу успокоилась. Почти успокоилась…
Шампанское шипит в пластиковых стаканах. На крохотном экране крохотный президент обращается к своей огромной стране. Куранты. Генка, быстро выпив, отбегает к стене и проводит огоньком зажигалки по запальным фитилям. Грохот, огненные цветы в небе. Замок и его гости с каждой вспышкой окрашиваются в новый цвет. Красный. Желтый. Синий. Зеленый. Красный. Опять красный.
Красные стены.
Красный снег.
Красный отблеск глаз.
Ирка подпрыгивает и кричит, размахивая руками: Мил-лениу-у-у-у-м!!! Эхо вторит. Игорь торопливо разливает по второй. Генка смотрит в глаза Наташки и говорит негромко и слегка удивленно: “Миллениум…” Она улыбается.
Огромная квартира — высокие потолки, гулкие комнаты. За столом женщина. Катя Колыванова. Она одна. Черное вечернее платье, макияж — но она никуда не идет. На лице не совсем естественное спокойствие. Перед ней — бутылка шампанского и две фотографии. Улыбающийся мальчик лет десяти-одиннадцати в черной рамке. Мужчина с волевым лицом, с поперечной морщинкой на лбу — вокруг его снимка никакой рамки нет.
Телевизор выключен, кремлевских курантов она не слышит. Вместо них — зловещий бой старинных часов в углу. Двенадцать ударов. За окном крики, разноцветные ракеты чертят небо.
Катя наливает шампанское. В три бокала. Рука не дрожит.
Капитан встречает Миллениум в семейном кругу. Хотя теперь он не Капитан — появилась семья, другая работа. Другая фамилия. Новая служба много времени не отнимает. А увлечение у него одно. Прежнее.
У них с женой гостья, женщина с короткой стрижкой. Примерно его возраста — и лет на шесть-семь старше жены. Празднично накрытый стол. Женщины оживленно общаются — он расслабился в кресле и не прислушивается к разговору. На вид не прислушивается. Улыбается благодушно. Без оружия и униформы вид у Капитана самый мирный, но глаза те же — холодные и цепкие глаза убийцы. Но к его взгляду не присматриваются.