Пастух для крокодилов
Шрифт:
Публика второе явление Монаха народу встретила шумно - засвистела, заулюлюкала.
– Не надорвись, святой отец!
– крикнул кто-то, но единства мнений в зале, определенно, не было. Сложилась уже собственная "группа поддержки", при которой биться веселей.
– Противником Монаха выступает один из лучших наших бойцов, победитель многих схваток, Бешены-ы-ый Сло-о-он!!!
Вот теперь овации бурные. Мужичара, вылетевший на арену, впрямь похож на слона - поперек себя шире, с объемистым пузом, но и с мощной мускулатурой, не "мешок". Буйные патлы торчат во все стороны, будто месяц расческу в руки не брал. Пробежав мимо молящегося телохранителя, фыркнул презрительно, а приветствие заменил торжествующим ревом.
– Пижон, - оценил Богуславский вслух, под удар гонга.
– Ну, иди сюда ты, монастырская крыса!
– голос противника оглушал и шокировал, как шокирует оленей тигриный рык.
– Сейчас ты у меня кишками по полу размажешься!!!
– Нельзя быть таким кровожадным, брат мой, - погрозил пальцем Богуславский.
– Подойди, лучше, сам, причастись и покайся в грехах своих!
Смешки на трибунах заставили амбала кинуться в атаку: сбить, смять, задавить массой. Богдан, подпустив вплотную, нырнул под летящий кулак и легко ушел в сторону. Удивился даже, насколько неуклюж прославленный боец.
– Я убью тебя!!!
– Смири свои помыслы, раб божий.
Опять рев, опять атака. На сей раз телохранитель оказался за спиною громилы, локоть ударил в основание позвоночника, но свалить не сумел - тяжелый шибко. Ушел от удара, дистанцию разорвал.
– Почему ты бегаешь как баба?! Стой на месте и дерись!
– Господь не дал мне столь большого тела, как у тебя, брат мой, зато дал ловкость и увертливость. Аминь.
Теперь засмеялись многие - хладнокровный, но шустрый Монах всё больше нравился публике.
– Да ты, просто, трус!
– на перекошенном яростью лице Богдан, вдруг, отчетливо увидел нерешительность. Вполне вероятно, что Слон этот самый, на деле, сам трусоватый добряк, как часто бывает с большими и мощными людьми. В любом случае, недооценивать его не стоит.
– Приблизься, брат мой, я проверю на крепость твое объемистое чрево, - предложил Богдан миролюбиво. Неплохо бы использовать массу Слона против него самого - вряд-ли такая туша способна в падении кувыркнуться и уйти от добивающего удара. Только бы сплоховал, кинулся опять, сломя голову....
Громила плоховать не спешил, наступал теперь осторожно. На хитрую задницу, как говорит Суханов, есть хрен с винтом - сколько ни уворачивайся, а все равно устанешь, измотаешься, "тормозить" начнешь. Уступишь, рано или поздно этой массе, экономящей силы.
– Ты зовешь меня, а сам всё убегаешь! Постой хоть немного, дай, я тебе врежу!
– Нет уж, извини, раб божий, - тут Богдан кинулся вперед, будто вновь решил проскочить под рукой. В последний миг упал на пол и въехал обеими ногами противнику в пах. Сам, правда, тоже пинка получил, аж в сторону откатился. Ребра болят, но не так, чтобы очень - амбалу пришлось гораздо хуже.
– Я помогаю тебе забыть о грешных плотских желаниях, - сообщил, наблюдая за медленным, враскоряку, приближением Слона. Чем опасны такие громилы, так это малой восприимчивостью к боли, а у восточных людей этот порог и без того высокий. Хоть по башке его бей, хоть по уязвимым точкам - прет себе, будто танк!
– Зря ты это сделал, Монах. Теперь я тебе что-нибудь сломаю.
Игра, похоже, кончилась. Громогласный буян уступил место большому и очень сердитому человеку. Телохранитель, пятясь, уклонился от пары ударов (профессионально-коротких, без всякого уже "деревенского" замаха), хлестнул по ногам Слона подсечкой, но сбить не вышло. Ладонь здоровенная, загребущая цапнула за плечо, соскользнула, а Богдан кинулся вперед, ударил головой в лицо, раз, другой, третий. Мощные лапы обхватили, готовясь поднять и хрястнуть об колено, Богуславский рубанул ладонями по бычьей шее, потом "лодочками" по ушам и снова по шее.
Обычному человеку хватило бы выше крыши, но Слон лишь башкой затряс, да глаза помутнели чуток. Выскользнуть из объятий, пока не поздно, отскочить подальше в ожидании эмоций. Последние разнообразием не отличались - опять разворот, опять рев. Кровь из разбитого носа придала Слону вовсе устрашающий вид, на шее с обеих сторон набухли фиолетовые желваки. Даже жаль беднягу, но кто ему виноват?
– Ты прямо красавец!
– оценил Богдан громко, и реакция оказалась закономерной. Сорвался амбал с катушек окончательно, гигантская туша метнулась вперед без всякой уже осторожности. Богуславский тоже бросился - под ноги. Сгруппировался, напрягся, превозмогая дискомфорт от столкновения с полутора центнерами живого веса. Слон в падении успел-таки выставить руки, удар вышел мягче, но сразу вскочить не сумел. Через мгновение было поздно - Богуславский прыгнул ему на спину и ударил локтем, всей массой тела, в затылок. Парой бы сантиметров ниже - перелом основания черепа и смерть, а так лишь нокаут вышел. Убедительный такой, зрелищный. Как заказывали.
Вот теперь публика взревела - дружно, на разные голоса. Даже те, кто просадил свои деньги, но сумел оценить зрелище.
– Козлы вы все, - сказал Богдан тихо, накидывая капюшон.
– Тащитесь от чужой крови, да? А как насчет самим мордой об пол стукнуться?
Положено сказать хоть что-нибудь в торжественную минуту, а хороших и добрых слов, увы, не осталось.
Глава двадцать шестая.
В которой Богдана многократно бьют по голове и по туловищу, а потом очень сильно удивляют
В номере душно, несмотря на включенный кондиционер. Душно и скучно.
...Он знал цену словам и хорошим костюмам.
Зная три языка, уважал русский мат.
Он в компании дам был веселым и юным
И по жизни не знал отступленья назад.
– Богда-аш, ну чего ты тоску нагоняешь, а?
– спросила Кира жалобно.
– Ладно бы хоть под гитару, а то тянешь всё утро заунывным голосом!
– Уйди, старушка, я в печали! И вообще, клиент без охраны, а ты здесь!
– Между прочим, подбодрить хотела!
– оскорбилась коллега, направляясь к двери.
– Кстати, тебя через стенку отлично слыхать! Ладно, мы, привычные, но другие соседи чем провинились?!
– Они наслаждаются, - заверил Богдан без тени улыбки и затянул, чуть фальшиво, новый куплет:
Кто ему предложил отступить - что вам дело?
В наше время давно...
Хлопнула дверь, и песня прервалась - не интересно без слушателей. Во времена особой тоски или большой радости Богуславский, бывало, "сам себе пел", на манер казахского акына, но сейчас ни того, ни другого не было. Что имелось в наличии, так это паскудное, подвешенное состояние, когда изменить ничего не можешь, ускорить события нельзя, и результат не гарантирован. Одно остается - ждать. Валяться на койке бродить по номеру, песни петь. Разминки себе устраивать короткие, но плотные, дабы мускулатура за двадцать часов не расслабилась, вконец.