Пастух Земли
Шрифт:
Но за все эти убийства кто-то должен был ответить, и Бхулак оставался лучшим кандидатом на это. Так что дело явно зашло в тупик.
Первым заговорил Квен — на удивление здраво, если учитывать его поведение до этого. Впрочем, он и правда был разумным человеком, понимавшим, что потерял могучего покровителя, а в случае начала хаоса его не защитит даже высокий статус жреца.
— Пусть вождь Пех пожертвует богу Грозы своего лучшего коня, — громко сказал он, привычно добавив в голос немного потустороннего завывания, что всегда производило впечатление на слушателей. — Если бог примет его жертву, значит, он невиновен
Компромисс был почти идеален для всех: круг вождей сохранял свой авторитет и оставался чистым перед богом, переложив на него решение судьбы Бхулака. Последний же терял лишь одно ценное животное, выменяв на него свою жизнь.
Бхулак даже почувствовал к Квену некую благодарность. Он опустил оружие и этому примеру последовали его воины.
— Я согласен, — проговорил он. — Пусть жрецы клана Быков и клана Волка приготовят всё для жертвоприношения.
Лошадей ореи — как и прочие народы, приручившие этих прекрасных зверей — доили, забивали на мясо, жир использовали для питания светильников, шкуры для одежды, волос и сухожилья — для верёвок и тетивы, а кости — для разных поделок. Кому-то, конечно, за эти века приходила в голову мысль (Бхулаку уж точно) запрячь их в повозку или даже сесть на лошадь верхом. Кто-то даже и пытался это сделать, но буйный нрав скакунов сводил все эти попытки на нет. Во всяком случае, сам Бхулак за всю свою огромную жизнь не сталкивался с удачными опытами такого рода.
Но люди уже очень давно зависели от лошадей не только житейски, но и духовно. Они стали частью мифов о первоначальных временах — жрецы рассказывали, что конь присутствовал при сотворении первых людей и чуть не убил их, чтобы в дальнейшем эти существа не имели власти над ним, но посланная богом собака отогнала злодея… Много чего ещё рассказывали. Пока же лошади ходили за людскими племенами, подобно прочему скоту, щипали траву в степи, давали людям пищу, одежду и свет. А иной раз и приносились в жертву богам, и это было крупным событием.
Клан Быка привел к Вратам Солнца небольшой табунок, который возглавлял мышастый жеребец. Как и другие домашние лошади, он был взят из диких степей маленьким жеребёнком и давно уже привык жить с людьми, но оставался всё тем же сильным и быстрым зверем. Его жизненной задачей было вести табун, и, если бы не сегодняшнее несчастье, никто никогда не поднял бы на него топор. Но богу Грозы потребно самое лучшее.
Поэтому теперь воины-быки заарканят жеребца и будут удерживать, пока младшие жрецы двух кланов обмывают его, украшают лентами, медными и золотыми оберегами, смазывают мёдом диких пчёл и коровьим маслом. Затем его отведут на площадку к идолу бога Грозы, туда набросают душистых трав и окропят место жертвоприношения кровью двух разрубленных собак — чтобы конь видел, что прежде к богу уходят его извечные враги.
И, наконец, младшие жрецы поставят его на колени, а один из главных (видимо, это будет Квен), возгласив моление богу, обрушит на конскую голову каменный топор.
Но это будет лишь началом действа — потом придёт женщина. Вообще-то, в данном случае их должно было бы быть две — то есть, жён двух вождей. Но поскольку у первого тут была только раненая Ави, это будет одна жена Кау. Она разденется догола и ляжет рядом с мёртвым конём. Её укроют одеялами, и она начнёт кричать, как женщины обычно кричат от наслаждения, делая вид, что совокупляется с мёртвым жеребцом. А жрецы станут ходить вокруг, произнося священные слова.
Так продлится всю ночь.
И если всё пройдёт хорошо, Бхулак будет считаться прощённым богом, а Кау — благополучно принятым в стране предков. Конь же с почестями упокоится в степи, с приличными для усопшего вождя дарами, и над ним воздвигнут высокий курган.
Бхулак был рад, что не должен присутствовать хотя бы при приготовлениях к жертвоприношению. Вместо этого он поспешил в лагерь — к Ави.
У повозки вождя со встревоженным видом шушукалась кучка лекарей-колдунов. При виде Бхулака они склонили головы.
— Мы вытащили копье, обработали рану, перевязали и наложили лубок, — тихо сказал ему старший из них. — Теперь, если рана не загноится…
Бхулак и сам это знал.
— Как она сейчас? — резко спросил он.
— Очень слаба, — отвечал лекарь. — Ей было больно, я напоил её маковым отваром. Пока сознание при ней, но скоро она заснёт.
Бхулак подошёл к повозке и отодвинул войлочный полог. Колдуны скромно отошли на несколько шагов назад.
Ави выглядела лучше, чем он опасался. Конечно, лицо было очень бледным и совершенно измученным, но ощущения смерти от женщины не исходило. Бхулак слишком часто сталкивался с этим гнетущим чувством рядом с умирающими и ошибиться не мог.
Её глаза были закрыты, но он почувствовал, что она не спит.
— Ави, — негромко позвал он.
— Всё хорошо, — ответила она, не открывая глаз. — Мне было очень больно, но теперь хорошо.
Голос был еле слышен.
— Хорошо, — ответил он, — отдыхай, моя радость.
— Великая… Мать, — снова заговорила она. — Я молилась ей.
— Я знаю.
— Погоди… Я просила её… чтобы она забрала мою жизнь за твою, чтобы я умерла, но тебе бы… всё удалось…
— Ави!..
— Она… она ответила мне… и послала дождь. И я жива. Видишь, Бхулак, она любит тебя, хоть ты и отвернулся от неё… Ты должен… должен сделать ещё.
— Спи, Ави, — вновь проговорил он. — Тебе надо отдохнуть.
Но она и так уже спала.
Бхулак тихо отошёл от кибитки. Слова жены беспокоили его. «Великая Мать любит тебя»… Почему? И что ещё он должен сделать?.. Впрочем, Ави была ранена и, наверное, бредила.
Хотя… дождь ведь и правда хлынул в нужный момент, и послал его не Поводырь.
Да какая разница, кто это сделал, если Ави жива!
А ведь она предлагала свою жизнь за его. Только вот кому?..
Но все эти тревожащие мысли сразу покинули его, когда со стороны площадки с идолом раздались визгливые трели флейт и дробные звуки бубнов, заглушаемые порой надрывным ржанием его жеребца, на которое тревожно отзывались кобылицы из загона. Началось!
Бхулак развернулся и быстро зашагал к месту жертвоприношения, где столпились все приехавшие на совет ореи, стоявшие в благоговейном молчании, пока трое молодых жрецов пытались совладать с конём. Жеребец отчаянно вырывался, чуя, что приходит его конец, его ржание всё больше походило на крик гибнущего человека. Но парни были опытны в таких делах, и вскоре голова коня коснулась земли перед идолом, а жрецы навалились сверху и держали зверя.
Квен уже некоторое время нараспев говорил священные слова, а теперь взялся за длинную рукоять топора.