Пастух
Шрифт:
— Приведет, приведет, старая карга!.. — повторила рыжая ведьма. Глаза ее снова загорелись, Мими расхохоталась и вскочила с дивана. Подхватив один из стоявших в углу манекенов, она закружилась с ним в вальсе. Казалось, манекен ожил в ее руках, стал изгибаться и ступать в такт деревянной трехпалой ногой. Разноцветные обрывки ткани, прежде смирно лежавшие на полу, вдруг поднялись и, словно осенние листья на ветру, стали кружиться в такт неслышимой музыке. Впрочем, появилась и музыка; сперва едва слышно, а потом все громче и громче, будто снизу по лестнице поднимался военный оркестр. Кружась, Мими стала приближаться к Нилу и наконец, отбросив в угол манекен, села ему на колени и обняла. Манекен с грохотом покатился,
31. Кладбище
Ночью 12 декабря 1905 года в Москве, в арке, ведущей во внутренний двор серого пятиэтажного дома между Петровкой и Дмитровкой, можно было заметить несколько мужских фигур. Некоторые курили, другие тихо разговаривали, переминаясь с ноги на ногу. Холодный ветер, гулявший по улице, порывами залетал в подворотню и мел по земле сухой мелкий снежок. Мужчины стояли здесь давно и уже успели изрядно замерзнуть, когда с улицы донесся звук подъехавших саней и храп разгоряченных лошадей. Стоявшие в арке вышли и окружили сани.
— Ну что, узнали? — спросил один из ожидавших. Это был Нил Петрович, одетый в серое суконное пальто.
Возница, разгоряченный быстрой ездой, кивнул:
— Все, теперь точно известно! И место, и имя на могиле — все! Вот, мы даже зарисовали… — с этими Словами он протянул Нилу Петровичу сложенную вчетверо бумажку.
Доктор одобрительно хмыкнул, взял рисунок и протянул его мужчине, стоявшему за спиной. Этим мужчиной оказался его белобрысый брат, бывший келарь и лакей, а ныне человек неизвестно какого звания. Тот внимательно осмотрел рисунок и обратился к помощникам:
— Нечего время терять! До Ваганькова всего четверть часа езды, да только на Пресне завалы, рабочие оборону держат. Спиридон знает, как их объехать, он с кем надо договорился, нас пропустят.
При этих словах белобрысый кивнул на одного из подручных, того самого мазурика, который, по мнению Нила Петровича, смахивал на душегубца. Спиридон молча сплюнул в снег, как бы подтверждая сказанное. Белобрысый продолжал:
— Теперь, ребята, не робей, надо все сегодня закончить! Садитесь сзади, а я править буду.
Нил Петрович и белобрысый уселись на передок саней, остальные примостились сзади. Келарь взял вожжи в левую руку, а в правую кнут. Размахнувшись, он щелкнул кнутом, лошади вздрогнули и потащили сани сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
Казалось, город вокруг них вымер. На улицах не было видно ни прохожих, ни дворников, ни городовых. Редко какое окно горело светом. На тротуарах лежал неубранным снег, по краям улиц громоздились сугробы, на фонарных столбах и вывесках висели сосульки, метель кружила снежные водовороты. Где-то впереди, в стороне от Тверской заставы, на низких тучах отражалось красное зарево пожара: это горели склады, подожженные во время стычки между казаками и рабочими дружинами.
Белобрысый нещадно нахлестывал лошадей. Сани прыгали по ухабам, ветер летел в лицо седокам, снег залеплял глаза и попадал в рот. Сердце Нила Петровича отчаянно билось. Он взглянул на брата: тот, напротив, сохранял совершенное спокойствие. Губы бывшего келаря были сжаты, взгляд устремлен вперед, в черную пустоту, за которой виделась не то смерть, не то исполнение всех желаний. Карман пальто белобрысого келаря оттопыривался — там лежал семизарядный револьвер.
Вдруг что-то заставило Нила поднять голову и посмотреть наверх. Справа между крышами домов мелькнула неясная тень. Нил присмотрелся, но поначалу не мог ничего разглядеть. Тень мелькнула еще раз, и еще, и наконец влетела в пятно света, лившегося из окна квартиры на верхнем этаже большого дома. Нил вздрогнул — саженях в десяти над санями, оседлав манекен из питерской примерочной, летела по воздуху Мими. Ее кудрявые рыжие волосы развевались на ветру, голые ноги крепко обхватывали кожаное туловище манекена. Из всей одежды на ней была накинута только старая бобровая шуба Нила. Мими встретилась с Нилом глазами, улыбнулась белоснежной улыбкой и пришпорила манекен — он рванул вперед и исчез в снежном вихре за поворотом.
Вот пошли низенькие домики фабричного жилья. В воздухе запахло гарью. Иногда вдалеке раздавались крики и хлопки револьверных выстрелов, но улицы, по которым ехали сани, оставались столь же безлюдны. На одном из перекрестков дорогу саням преградила баррикада, наскоро сделанная из перевернутых телег. Келарь натянул вожжи, и лошади, захрапев, встали. Белобрысый вопросительно посмотрел на Спиридона-душегубца. Тот спрыгнул с саней и медленно пошел к баррикаде. Осмотревшись, он убедился, что улица пуста и баррикаду никто не охраняет. Помощники-филеры резво соскочили с саней и вмиг раздвинули телеги, давая саням проехать, а потом снова сдвинули телеги за собой.
Наконец показалась чугунная ограда Ваганьковского кладбища и старые проржавевшие ворота. Два газовых фонаря освещали неровным светом площадку перед входом. За ней виднелись очертания старых лип, запорошенных снегом, а в глубине центральной аллеи кладбище окутывал мрак зимней ночи.
На случай темноты у белобрысого были в запасе масляные фонари. Под порывистым ветром спички тотчас же гасли, и только изрядно помучавшись удалось наконец зажечь фитили и раздать фонари всей честной компании. Калитка в воротах оказалась не заперта; белобрысый келарь толкнул ее и первым вошел внутрь, гуськом за ним двинулись остальные, освещая себе путь фонарями и то и дело увязая в глубоком снегу.
— Второй ряд направо, у могилы Бобринского зайти с обратной стороны… Нашли! — воскликнул белобрысый, приглядываясь к записям на бумажке, которую ему передал Спиридон. — Посветите, ребята!
В свете фонарей перед ними открылся старый склеп, сложенный из серого камня, поросшего мхом и лишайником. Нил прежде уже бывал на Ваганьковском, но никогда не замечал здесь такого внушительного сооружения. Склеп размерами превосходил все надгробные памятники вокруг, в центре его виднелась решетчатая дверь, почти полностью затянутая засохшим плющом. По обе стороны от двери на постаментах стояли высеченные из черного мрамора изваяния ангелов. Лица ангелов пострадали то ли от рук человеческих, то ли от времени и выражали теперь не полагающуюся им скорбь, а скорее угрозу и недоверие.
— Что стоишь, ребята, открывай дверь! Вишь, копать не надо, и хорошо, а то земля мерзлая! Давайте сюда лом!
Раздались удары лома о чугунную решетку. Из щелей склепа посыпался песок и известка. Через миг решетка подалась и с глухим стуком провалилась внутрь. Нил Петрович, его белобрысый брат и Спиридон-душегубец вошли в склеп, приказав остальным ждать снаружи.
Сойдя по ступенькам, мужчины очутились в просторном круглом помещении. Погребальная камера располагалась ниже уровня земли. Внутри склепа было на удивление тепло и сухо — ветер, снег и холод остались снаружи.