Пастушка Анка
Шрифт:
— Ау-вау! — взвыл Пёстрик, бегая на привязи вокруг ствола. — Перестаньте смеяться, этот град убьёт меня!
Услышав грохот падающих груш, старая полевая мышь, жившая в норе под деревом, высунула наружу свою мордочку, но в тот же миг на неё свалился с дерева кот Тоша. Перепуганная мышь юркнула в нору и, заикаясь от страха, пискнула:
— Плохи наши мышиные дела: кот с ясного неба! Так и грохнулся. Видно, конец света не за горами.
Снова в мешке.
Свалился я с груши, и вместе со мной упала на землю мышь-гадалка. Увидела она норку под деревом и сказала:
— Друг мой, Тоша! Пойду-ка взгляну, кто живёт в этом доме, а ты посмотри, жив ли ещё пёс Пёстрик, уцелел ли он под грушевым градом.
Гадалка юркнула в нору, а я подошёл к Пёстрику. Бедный пёс, изрядно побитый, жалобно проскулил:
— Вы смеялись, животики понадрывали, а у меня от вашего смеха спина болит!
Кукуруза шепталась под ветерком, предвещая близкую зарю. Убаюканный этим шёпотом, я вскоре заснул, свернувшись в клубок под боком у Пёстрика. Да, заснул крепко — хоть из пушек пали! Сколько я спал, не знаю, но проснулся я…
Горе мне! Проснулся я снова в мешке. Доигрался! На этот раз кто-то засунул меня туда сонного, и теперь этот Кто-то нёс меня куда-то, взвалив себе на спину. Нёс да приговаривал:
— Я тебе покажу, как чужую грушу трясти!
Вскоре я услышал скрип открывающейся двери, и заманчивый запах копчёного сала защекотал мои ноздри. Значит, меня внесли в дом. Затем кто-то — вероятно, тот самый Кто-то, который запрятал меня в мешок, — бросил мешок на пол и развязал его. Надо мной стоял усатый дядька, а над ним я увидел кусок копчёного сала, подвешенный к стрехе почерневшей кровли.
— Эй, жена, глянь-ка, какого я мышелова принёс! — буркнул Усач.
Его сердитая жена поглядела на меня и заметила:
— Хитрющего кота притащил ты, муженёк! Ворюга он, сразу видно. Вместо того чтобы мышей ловить, он всю ночь за салом будет охотиться.
— За сало не беспокойся, — ответил Усач. — Я этого кота сейчас так подкую, что ему под кровлю забраться никак невозможно будет.
«О-хо-хо! Где ты, мой добрый дедушка Триша? — вздохнул я. — Тошу твоего подковать собираются. Будто он не кот, а конь!»
Бездушный Усач отыскал четыре ореховые скорлупки, надел их мне на лапы и залил воском. Меня обули в самые настоящие ореховые башмаки. Бегать в них просто немыслимо: при первой же попытке я поскользнулся, ткнувшись носом в пол. Это меня образумило. Я стал осторожнее переступать с лапы на лапу, но проклятая обувка так стучала, что слышно было, наверно, не только нашим мышам, но и соседским.
Так-так, трак-трак. — цокали мои башмаки, а Усач корчился от смеха и приговаривал:
— Ну, жулик, теперь можешь лезть за салом! Пожалуйста!
Настала ночь. Хозяин запер дверь, все улеглись спать, а я в моих ореховых ботинках остался у очага наедине с салом, висевшим на стрехе под кровлей. Вы, конечно, догадываетесь, что я не раз пытался потихоньку-полегоньку добраться до сала. Но тщетно! Каждый раз я скатывался вниз, как по льду. Из-за проклятых ореховых ботинок весь мир стал скользким и шатким. Нечего было и думать о головокружительных восхождениях на крышу, о том, чтобы слазить на дерево или поточить когти о кору. Жизнь стала гладкой, скользкой и опасной.
— Мяу, мяу, прощай сало, душистое и манящее! Никак мне до тебя не добраться! — причитал я, расхаживая по пустому дому и стуча подковами: так-так, трак-трак…
Вдруг я услышал какую-то возню и писк. В углу, за мешками с мукой, разговаривали мыши.
— Эй, Салоежка, слышишь, кто-то топает? — донёсся до меня тревожный голосок. — Уж не кот ли?
— Эх, Мукоед, — отвечала Салоежка, — сразу видно, какой ты ещё несмышлёныш! Кот двигается бесшумно, как тень, а тот, что гремит там в темноте, — это… это просто какой-то конь. Маленький, но с копытами.
Я притаился за дровами. Вот Салоежка уже близко, вот уже слышно, как она стучит коготками рядом со мной… Я напружинился, собрался и. Вернее, я только попробовал прыгнуть, потому что ноги мои разъехались, и я растянулся на полу, стукнувшись при этом лбом о полено.
— Караул! — запищала в ужасе Салоежка. — На меня конь наскакивает!
— Спасайся, брат! — орал растерявшийся Мукоед. — Беги! Скачи! Улепётывай! В нашем доме конь-мышелов объявился!
А из дальнего угла подала голос старая мышь:
— Ага! Я говорила: «Молодым до поры не лезть из норы».
За ночь я ещё несколько раз пытался подобраться к салу, но без малейшего успеха, хоть и с превеликим шумом. Утром Усач хотел было меня избить за то, что я ему спать не давал, но вступилась хозяйка:
— Не бей кота! Он потому стучал, что мышей ловил. Сними с него башмаки, он шуметь не будет.
— Тогда он непременно сало сожрёт, — сказал хозяин.
— А мы его на ночь привяжем. Пусть себе гуляет по всему дому, а до сала ему не дотянуться.
И правда, в тот вечер они привязали мне на шею поводок и так точно его отмерили, что никак нельзя мне было дотянуться до заветной стрехи. Усами сала касался, а отведать не мог. Только глаза на него пялил и вздыхал. Кажется, отдал бы километр жизни за лишний вершок верёвки!
И у нас будет королева. Великое мышиное вече. Кто привяжет колокольчик коту на хвост? Найти Тошу! Вся кавалерия против одной королевы
Расставшись с Тошей, мышь-гадалка шмыгнула в нору под грушей. Здесь она нашла целое семейство серых полевых мышей. Все они были насмерть перепуганы.