Пастырь Добрый
Шрифт:
Батюшка стал перед Ним, склонив голову, а я стояла сзади батюшки. И вот старец мой родной дал мне знак подойти к Спасителю, но я отступила еще дальше. Тогда он силой поставил меня перед Господом, а сам отошел в сторону.
И Спаситель перстом Своим коснулся сердца моего, и необычайная любовь наполнила все существо мое. Любовь к Нему, любовь ко всем людям — ко всему миру.
Такого гимна торжествующей любви я никогда больше не испытала.
Видение скрылось, а состояние мое продолжалось до следующего
Ваня ездил лечиться на Кавказ. Но приехавши оттуда совершенно здоровым, начал готовиться к смерти. Об этом он никому не говорил. По ночам плакал, молился, прощался со мной. Было очень тяжело все это с ним переживать. Что–то с ним случилось там на Кавказе, о чем он не говорил мне. Кто–то ему дал знать о его близкой кончине.
О. Константин стал меня готовить к этому горю. И так хорошо утешал и наставлял меня, что бывали дни, когда я не боялась ни смерти, ни разлуки с мужем, ни самого ада.
Муж очень тяжело болел месяц и скончался.
До последней минуты я все еще надеялась, что он выздоровеет и исповедает Христа.
Старец мой родимый мне очень помогал. И одну ночь, когда мне было особенно страшно и тяжело, я чувствовал, как он сидит у постели больного. И мне стало так покойно, что я даже легла и заснула.
Чувствовала я ясно, как одну ночь смерть приходила за Ваней, но я все еще не хотела верить, что он умрет.
Борьба с адом за его душу была ужасна как у меня, так и у него. И опять всегда помогал нам батюшка.
О. Константин приходил и молился у постели умирающего, и эти его молитвы всегда очень успокаивали больного.
Трогательно бывало, когда Ваня в бреду отпихнет лекарство, а ему скажешь тихонько:
— О. Алексей велел.
И он, бывало, сейчас же очнется и спросит:
— Велел? — и принимал, что давали.
Когда ему стало очень плохо, я предложила ему причаститься. Он так удивительно отнесся к этому. И когда я его спросила: верит ли он в Него, ответил строго:
— Разве можно не верить?
Пришел о. Константин. Удивительно Ваня исповедывался хорошо. Я просила о. Константина и меня причастить, а Ваня спросил:
— Зачем и ты?
И я ему ответила:
— В новую жизнь мы с тобой причащаемся.
Весь вечер он был покоен. Всех принимал, со всеми разговаривал. Ночью страдал ужасно, но все говорил, что это ничего, что ему очень хорошо.
Удивительно было, что за день до Причастия он был очень плох и без памяти совсем, но не успел о. Константин раздеться, как он пришел в себя и встретил его совершенно в памяти и как будто здоровый.
На другой день он опять был без памяти, но днем, очнувшись, посмотрел на крест, перед которым накануне исповедывался. Я ему его
Нельзя описать то выражение покаяния и любви, которое было на лице его, когда он к нему прикладывался.
В комнате сделалось, как в церкви во время Достойной. Чувствовалось, что Спаситель Сам принимает его душу. Вдруг Ваня тихо сказал:
— В раю? — и потом уверенно: — Да, в раю. В раю, Сашечка? — спросил он меня.
— Да, конечно, да еще в каком! — горячо ответила я.
По всему этому мне стало ясно, что он приложился к ногам Спасителя (когда целовал крест) со словами разбойника, и получил от Господа Евангельский ответ, которому не сразу мог поверить.
Помолчав, он сказал, радостно улыбаясь:
— Сашечка, в раю. — Потом: — Прости, родная, за все. Спасибо тебе за все, за все. Прощай.
Мы с ним крепко поцеловались и он снова забылся. Через некоторое время он сказал:
— Знаешь ли, бывает служба…
— Какая, Ваня?
— Церковная, в большой праздник.
Я стала перечислять ему все праздники и, когда дошла до Пасхи, он остановил меня.
— Да, Пасха, вот, вот…
— И ты, Ванюша, на этой службе?
— Да, — торжественно сказал он.
Неземная радость озарила лицо его и потом все потухло. Дух моего Вани отлетел.
До вечера он был без памяти, потом началась агония и, когда он кончался совсем, я поднесла ему крест и мгновенно в потухших уже глазах его зажегся свет и вера, и любовь к Спасителю вспыхнули в них.
Он пошевельнул губами, как бы прикладываясь к Нему, и ушел от меня навсегда.
Удивительно в его смерти было то, что дух его отлетел раньше, а потом уже перестали жить душа и тело. Я еще никогда такой смерти не видала и спросила объяснения у о. Константина, который и рассказал мне, как это произошло.
Утром, после смерти Вани пошла в чужую церковь выплакивать свое горе.
Во время Херувимской вижу от алтаря до неба светлый путь и там, далеко в небе, о. Алексея, встречающего Ваню моего. Оба они в радости полетели дальше и видела я, как перед о. Алексеем сами собой раскрылись врата рая и как он ввел туда Ваню.
Запели «Верую» и я почувствовала, что все, что колебалось во мне, снова окрепло и с новой верой исповедывала я все.
На душе стало спокойно и радостно и так продолжалось до сорокового дня почти что.
Вскоре после сорокового дня я в большой тоске просила батюшку прислать мне Ваню.
Он пришел ко мне весь в свете.
Видно было, что ему очень хорошо и что я потревожила его покой.
— Зачем плачешь? Зачем зовешь меня? — сказал он с укором.
Я испугалась и просила его уйти туда, откуда он пришел, обещаясь никогда больше не тревожить его. О. Константину рассказала. Он строго запретил мне так скорбеть и вызывать Ванину душу.