Пастырь
Шрифт:
– Найдем! Будем искать и найдем! – дружно отозвалась толпа.
– Проклянем того, кто не отдаст всех своих сил этому делу!
– Нашлем на него гнев наш! – крикнул весь народ. Старейший высоко поднял знамя и произнес:
– Слушайте, слушайте! Господи, цверский ангел – хранитель войск, дарский святой Георгий, Иоанн креститель, зеданишский святой Георгий, ломисский пресвятой златовенчанный апостол, хархский святой Георгий, святая Нина, Пиримзе, вифлеемская богоматерь, нагваревский святой Гиваргий, дугская пресвятая дева, святая троица… молю вас и взываю к вам от лица всего народа; милости своей и всяческого преуспеяния лишите того человека, который не будет стремиться найти убийцу Маквалы, не будет бороться за освобождение нашего пастыря, жизни не щадившего ради нас!
– Аминь, да снизойдет на нас твоя благодать! – возгласила толпа, и горы содрогнулись в ответ.
– Кто нарушит эту клятву, – да пошлет ему бог всевышний вместо услады и утешения горькую жизнь в собственной семье.
– Аминь! – подхватил народ.
– Пусть он будет обманут теми, кого любит, и бессилен отплатить за этот обман!
– Аминь!
– Пусть в рукопашной с врагом меч его надломится в рукоятке!
– Аминь!
– Пусть порвется стремя, когда он верхом вступит в воду!
– Аминь!
– Пусть не станет он достоянием могилы, но станет пищей волкам!
– Аминь! – отозвался народ.
– Да свершится! – возгласил старейший и тронул знамя, и на нем зазвенели колокольчики.
– Да свершится, да свершится! – сурово повторил народ, и обряд был закончен. Только тогда все приступили к священному пиршеству, и колокольчики на знаменах непрестанно звенели, возвещая о принятии торжественного обета.
23
Жители Гудамакарского ущелья были оповещены о решении хевской общины и изъявили горячую готовность участвовать в поисках убийцы, тем более, что убийство произошло в их общине, и позор этого злодеяния пятнал их честь.
Тогда народ постановил созвать на Бурсачирском плато сход трех общин – хевской, снойской и гудамакарской.
И вот однажды к Бурсачирскому ущелью стали стекаться жители окрестных сел; из ложбины они поднимались прямо на гору, где совершилось преступление и где, как молчаливый упрек, стояло опустевшее жилище Онуфрия.
Весь народ собрался. Недоставало только Джмухи Джалабаури, самого справедливого судьи и самого глубокого старца во всех трех общинах. Собравшиеся беседовали о Джмухе, удивлялись, отчего он опоздал, говорили о том, что стар он стал и немощен. Но вот появился Джмуха. Он шел медленно, спокойно, опираясь на палку. Лицо его дышало умом и добротой, хотя веки смыкались сами собой от старости и утомления.
Все приветствовали его почтительно, с любовью. Джмуха не преминул ответить на приветствие стихами:
«Поседел я и согнулся,Весь истаял я вконец:Я и в доме не работник,И под небом не жилец!..»– Что ты, что ты, Джмуха! – обступили его собравшиеся. – Ты учишь нас уму-разуму, ты наш судья!
– Не говори так, Джмуха, не огорчай нас! – возвысил голос один из старцев.
«Пастырь Миндия, веди нас,Прыть у барса ты займи!Прихвати с собой нас, младших,Сделай прыткими людьми!..» —закончил он стихами.
Сход открылся. Все были озабочены тем, чтобы поскорее найти убийцу. И все-таки поднялись горячие споры. Джмуха успокаивал самых неспокойных, вносил порядок и ясность в суждения. Наконец было решено, что надо искать преступника всячески и всюду, в горах и в долинах.
– Глас народа – глас божий! – заключил Джмуха. – Народ хочет – значит, он может. Ищите, и да поможет вам бог…
И вдруг какой-то неизвестный человек подошел к собравшимся. Все расступились перед ним. Он опустился на колени. Вид его был ужасен, обрывки одежды, местами скрепленные ремешками из тонкой древесной коры, висели клочьями на его нечеловечески исхудавшем теле. Тревожно-скорбные глаза дико блуждали. Волосы и борода, как будто ни разу не тронутые бритвой и ножницами, растрепались, свалялись и придавали его облику что-то звериное. На него было жутко и жалко глядеть… Никто не мог признать его… Кто он, откуда явился, чего ему надо на этом сходе?
– Кто ты, человек? – первым нарушил молчание Джмуха.
– Кто я? – глухо переспросил неизвестный, – я грешник, заслуживающий наказания… – голос его оборвался, лицо мучительно перекосилось, и он, закашлявшись, сплюнул кровавой слюной.
Народ хранил молчание и ждал.
– Я пришел, чтобы принять наказание… Имя мое вам не надо знать. Я все потерял, мое имя давно умерло и погребено. Для чего вам имя? Я убил Маквалу, я погубил Онуфрия. Этого довольно для вас…
Все слушали, оцепенев.
– Вы молчите? Онемели от ужаса? – горько засмеялся неизвестный. – Вот смотрите, глядите все, как низко может пасть человек! Только не смейте молчать! – воскликнул он. – Ударьте, убейте, прикончите меня! А может быть, я не достоин даже смерти? Может, вам жаль осквернять оружие? Тогда забейте меня камнями, – ведь камней-то много в горах! Камней, камней! – исступленно закричал он, ударив себя кулаками по голове.
– Замолчи, несчастный! – остановил его Джмуха. – Расскажи, как ты сделал это, не вводи нас в новый грех.
– Я убил Маквалу, и вы должны мне отомстить! Хотите услышать мое имя? Онисе зовут меня.
– Ты знал Онуфрия? – сурово спросил его Джмуха.
– Знал ли я Онуфрия? Да ведь он был духовным отцом моим, я исповедывался ему, сознался, что я убил Маквалу, но он отпустил мне грехи… причастил меня… и он сохранил в тайне исповедь мою… О-о! Он был божий человек. Разве он мог выдать тайну?
– Отойди от нас, Онисе! – приказал Джмуха, – мы должны решить твою судьбу.
Долго длился совет теми. Перед ним предстал полуразрушенный, падший человек, и человек этот был тот самый Онисе, который когда-то считался гордостью теми и самоотверженно служил братьям своим и общине. А теперь он был жалок, сломлен жизнью, стыдился солнечных лучей.
– Онисе! – позвал его наконец Джмуха. – Подойди сюда и слушай.
Онисе вошел в середину круга и опустился на колени.
– Из-за тебя мы потеряли нашего благодетеля, нашего любимого отца и наставника.
– Убейте меня и помогите ему! – воскликнул Онисе.
– Нет, Онисе, ты слушай решение теми! – прервал его Джмуха. – Народ решил не выдавать тебя. Община сама будет просить подарить ей жизнь Онуфрия, помиловать его… Если бы ты предстал перед теми непреклонным в своем преступлении, сильным и здоровым, теми показал бы тебе свою мощь и достойным образом наказал бы тебя. А теперь – что же? Ты сам повержен в прах своими деяниями… Но теми не может принять тебя! Уходи и живи, как хочешь, где хочешь. Ты останешься по-прежнему отверженным от теми…