Пастырь
Шрифт:
– К вам пришел, начальник просит вас явиться к нему.
– Меня просит начальник?… Ты, верно, ошибся. – Пастырю показалось, что он ослышался.
– Да, отец, вас просит.
– Не знаешь, зачем?
– Не знаю!
– Да нет, ты, верно, ошибся, не понял его.
– Как же, он три раза повторил ваше имя. Приказал обязательно доставить вас сегодня же.
– Значит, дело важное?
– Кто их знает! – лениво отговорился есаул.
– Удивительно все это! – тихо произнес пастырь. – Хорошо, я возьму свой посох, и
Есаул настоял, чтобы пастырь сел на лошадь, а сам пошел рядом пешком. Они почти всю ночь были в дороге и часам к десяти утра прибыли в Ананури, где квартировал местный правитель.
Пастыря тотчас же ввели к человеку, который вызвал его. Это был пожилой мужчина, худой, невысокий, весь отравленный желчью, даже глаза его пожелтели, и тоненькие нитевидные жилки сеткой покрывали их. Он изредка покашливал, беспокойно ходил из угла в угол и без особых причин постоянно вспыхивал и возмущался.
Когда вошел Онуфрий, начальник встал ему навстречу, стараясь казаться приветливым. Но все его старания были тщетны, ибо он большую часть своей жизни провел на военной службе, а военная жизнь в те времена зачастую лишала человека всякого разумения и благообразия. Он приветствовал пастыря и даже улыбнулся ему, но проделал все это с осанкой повелителя.
– Пожалуйте, пожалуйте! – еще издали пригласил он Онуфрия.
Онуфрий вошел в низкую комнату, где стоял затхлый запах сырости и преющих бумаг. Непривычный к такой обстановке, пастырь чувствовал себя очень дурно, от духоты в комнате слегка туманилась голова. Однако он снял шапку, перекрестился и отвесил низкий поклон стоявшему перед ним хозяину. Лицо его выражало покой и мир. Начальник никогда не встречался с пожилыми горцами, и его удивило величие и достоинство пастыря.
– Вы – отец Онуфрий? – опросил начальник через переводчика.
– Да, я.
– У вас жила женщина, которую убили… Та, которую звали… Ах, забыл… Как ее звали? – обратился он к писарю, который, согнувшись в три погибели над столом, резко поскрипывал по бумаге гусиным пером.
– Ее звали, – писарь порылся в бумагах и, вытянувшись, гаркнул: – Маквала, ваше высокоблагородие!
– Да, да, Маквала!
При этом имени пастырь вздрогнул, смутился и не сразу собрался с ответом.
– Мы ждем ответа! – приказал начальник. Пастырь взглянул на него и твердо ответил:
– Да, Маквала жила у меня.
– Женщина у священника! – вздернув плечи, сказал начальник и обернулся к переводчику: – Спросите, что она делала, зачем жила у него?
– Она была унижена духом и телом… отвержена людьми… Мое жилище – убежище для всех униженных.
Онуфрий глядел на них с удивлением и не мог понять, зачем его допрашивают, чего хотят от него. Он заметил, что писарь записывает все его слова.
– Значит, вы приютили ее? – переспросил начальник так же насмешливо, как он приветствовал старца при входе. На этот раз пастырь понял, что происходит нечто необычное, что словам его не доверяют, и нахмурился.
– Хороший приют оказал, нечего сказать! – проговорил про себя начальник и вдруг резко обратился к пастырю:
– Кто убил?
– Кто убил? – повторил вопрос Онуфрий. – Грешный человек, которого не минует кара божья, если он не раскается, – тихо добавил он.
– Все это очень хорошо, но имя преступника? Скажите, как его имя?
Никогда не приводилось пастырю говорить неправду, и теперь он был в тягостном недоумении. Он не знал, что ответить.
– Я спрашиваю имя преступника! – повысил голос начальник.
– Не знаю! – твердо ответил старец.
– И никого не подозреваешь?
– Нет!
Начальник недоверчиво посмотрел на него, прошелся несколько раз по комнате.
– Как могло случиться, что в помещении, где ты живешь, убили женщину, и ты ничего об этом не можешь рассказать?…
– Меня не было дома, когда произошло несчастье.
– Сказки!.. – повел плечами начальник. – Прочтите ему показания тех горцев.
Вот что показывали те самые гудамакарцы, которые целый день провели с пастырем после убийства Маквалы.
«Весь день мы были вместе. Пастырь не раз заходил в свою келью и выносил нам еду. Мы обедали вместе. На другой день мы возвращались с гор. Пастырь сказал нам, что жившую у него женщину, оказывается, кто-то убил».
– Все это правда, – подтвердил старец.
– Что ты увидел, когда в первый раз вошел в дом?
– Маквала лежала на своей постели, с головой закрытая буркой. Я думал, что она спит.
– Это в первый раз. А потом целый день как же ты не заинтересовался, отчего она не встает?
– Маквала была слаба, больна. Много молилась, работала без устали. Ночью накануне была сильная гроза. Я подумал: она не спала ночь… Пожалел ее будить. Сон благодетелен для слабых.
– Не представляю!
– Все это правда, что я говорю.
– Женщина лежала целый день, и вы даже не подумали, что с ней, даже не спросили, не хочет ли она пить?
– Что было спрашивать? Захотела бы, – напилась сама! – резко прервал переводчика пастырь. – Однако я оставил свою паству, своих больных без присмотра. Я тороплюсь домой… Скажите, что вам надо от меня?
Начальник удивленно взглянул на него.
– Разве вы не знаете, что в убийстве женщины обвиняют вас?
– Что вы сказали?
– А то, что все улики, к сожалению, против вас.
– Кто же он, этот несчастный, пусть придет, пусть посмеет посмотреть мне в лицо!
Пастырь вскинул голову. Таким гневом дышало его лицо, что начальник смутился, опустил голову: «Виновный не может так говорить; пожалуй, старик и не лжет!» – подумал он.
– Муж убитой утверждает это, – снова заговорил начальник – Закон обязан установить истину.