Пастыри. Четвертый поход
Шрифт:
– Я знаю. Он был казнен. По приказу фюрера ему отрубили голову, – спокойно сказал левый глаз Лиха.
Одноглазый стоял неподалеку от Рыкова, скрестив костлявые руки на впалой груди. Больше никого в ходовой рубке не было – экипаж и капитан «Серебряного орла» заняли места согласно боевому расписанию.
Аппаратура повисшего над центром Казани дирижабля изучала место предстоящей высадки. Окутанный голубоватой дымкой плазмы, невидимый для радаров ПВО воздушный корабль, напротив, видел и слышал все.
На экранах его РЛС четко светились отметки
– Все шпят. – Одноглазый прошелся по рубке, щелкнул пальцами. – Пора, Губивец! Напершток ухоронен в Шпашшкой башне, в тайнике под механишмом чашов. Иди. Я прошлежу, чтобы вше было тихо...
– Может, ребят послать? – Сергей поежился, глядя на разгулявшуюся метель.
– Нет... – Лихо открыл рот, вперив в человека сверлящий взгляд своего единственного глаза: – Это должен шделать ты. Ты – и никто другой!
Рыков кивнул и, щелкнув ногтем по шишечке микрофона, отдал несколько коротких и четких команд:
– Егорыч! К высадке. Олег! Задействуй «Окоем» и посади Витю... Нет, лучше Арсения – пусть прикроет меня, если что. Все, конец связи!..
...«Серебряный орел» снизился и застыл над площадью, едва не касаясь черной раздутой бочиной звезды, венчающей снежно-белую Спасскую башню Казанского кремля. Часы на башне показывали четыре часа сорок семь минут.
Завыла гидравлика, и Сергей, стоявший в центре круглой площадки, невольно покрепче ухватился за низенькие перила. Надежность надежностью, а когда под тобой тридцать метров пустоты – у записного храбреца сердце ухнет в пятки.
Едва платформа со стоящим на ней человеком вышла из тела дирижабля, как злой волжский ветер тут же принялся атаковать непрошеного гостя. Он рвал одежду, кидал в лицо снег, норовил столкнуть, сбросить Рыкова с чуть покачивающейся площадки.
Натужно ревели двигатели, стараясь удерживать дирижабль на одном месте. Мощенная булыжником площадь приближалась медленно, но неотвратимо. Когда до земли осталось метра три, Сергей перемахнул через ограждение платформы и спрыгнул вниз.
– Сергей Павлович! – возник в наушнике голос Арсения Ковалева, оператора боевых систем, или, говоря по-простому, бортстрелка. – Вы так не прыгайте, ноги ж переломаете!
– Отставить засорять эфир! – морщась от боли в отбитых пятках, рявкнул Рыков и, чуть прихрамывая, устремился к башне.
Сводчатая арка проездных ворот, ведущих через башню на территорию кремля, когда-то давно, во время пищалей и бердышей, надежно перекрывалась могучими дубовыми воротами, но в век авиаударов и десантных вертолетов надобность в них давно отпала, и проезд перекрывал прозаический полосатый шлагбаум. Рядом, в серебристой будочке, возле которой намело изрядный сугробчик, спал сном праведника, Рыков это знал наверняка, дежурный офицер ФСО.
Внутрь башни можно
Сергей вынул из кармана лепешку пластида, прилепил на дверь возле скобы пробоя, воткнул в серовато-желтую массу цилиндрик детонатора и быстро выбежал за ворота.
За воем ветра и гулом двигателей «Серебряного орла» взрыва практически не было слышно, лишь выметнуло из арки снежную пыль да отлетел в сторону покривившийся шлагбаум.
Как ни странно, в будке даже не вылетели тонированные стекла, и Рыков, переживавший в душе за жизнь и здоровье дежурного, успокоенно вздохнул – обошлось.
Ногой распахнув покореженную взрывом дверь, он нырнул в низкий коридор, быстро пробежал по нему, подсвечивая себе фонариком, и очутился на каменной винтовой лестнице с крутыми тесаными ступенями.
Снаружи башня не казалась такой уж внушительной, но ведущая наверх лестница оказалась неожиданно длинной. Сергей запыхался и откровенно устал, ковыляя по неудобным, узким и высоким ступеням.
Наконец подъем кончился, и он оказался в небольшом помещении, из которого вели две двери. На одной было написано «верх-ярус», на второй – «часы».
Тут Рыков обошелся без взрывчатки. Современные деревянные, а точнее, коробчатые двери проще и быстрее всего выбивать ногой. Так он и сделал, в три удара разнеся хлипкую преграду.
В лицо пахнуло машинным маслом, кисловатый аромат железа и пыли напомнил запах дедовского гаража. Сергей вошел в комнату, пригляделся...
Медленно поворачивались в полумраке огромные зубчатые колеса. Монументальные рычаги и противовесы пугали своими размерами и весом. Колокола производили впечатление каких-то потусторонних живых организмов, до поры спящих.
С металлическим ритмичным цоканьем считало людское время механическое чудо. Рыкову явственно почудилось, что он видит, как летят сквозь темноту полупрозрачные сгустки прожитых мгновений и бесследно тают где-то у дальней стены комнаты.
Стало немного жутко. Там, где царствует время, человек может быть лишь гостем, причем незваным и нежеланным.
– Тик-так, тик-так! Падает минута. Тик-так, тик-так – завтра в путь кому-то... – фальшиво пропел Рыков, чтобы подбодрить себя, и принялся искать тайник по приметам, названным Одноглазым.
Мощенный каменными плитами пол оказался изрядно затоптанным, и найти, на какой плите вырезаны уже знакомые символы сома, быка и орла, стало задачей, достойной Шерлока Холмса.
Искомое обнаружилось под самым большим колоколом. Сергей вытащил нож, быстро очистил пазы вокруг плиты, всунул лезвие в неприметную выемку, нажал на рукоять...
Плита легко приподнялась, оказавшись всего пять сантиметров толщиной. Рыков подхватил ее свободной рукой и поставил на торец вертикально. В открывшемся его глазам углублении, на полуистлевшем обрывке льняной ткани лежал большой, темный, чуть приплюснутый бронзовый наперсток.